Александр Черненков: «Я сказал девушке: может, лучше станцуете?»

Гостем очередного выпуска авторской программы Сергея Новикова «Диалоги» (телеканалы «ОТР» и «Регион-67») стал известный музыкант, аранжировщик, звукорежиссер Александр Владимирович Черненков. Предлагаем вашему вниманию газетный вариант этой беседы.

 

– Здравствуйте, Александр Владимирович.

– Здравствуйте, Сергей Витальевич.

– Я Вас приветствую в программе «Диалоги». Очень рад нашему знакомству по крайней мере по двум причинам. Во-первых, я слышал очень много прекрасных отзывов о Вас, о Вашем суперпрофессионализме, а во-вторых… знаете, в этой программе принимало участие уже около семисот человек, но впервые человек вот такой специальности: звукорежиссер, аранжировщик. Я в этом мало что понимаю, но тем интереснее. Но я хотел начать с другого – с факта, который меня просто поразил. Александр Владимирович, пять детей, одиннадцать внуков!

– Так случилось.

– Это было запланировано?

– Только отчасти запланировано, конечно. Полностью раскрывать все семейные тайны, наверное, не стоит, скажу только, что я всех своих детей очень люблю, внуков обожаю, мы с ними частенько видимся – то они в гости ко мне, то я к ним.

– Проблемы отцов и детей никогда не существовало?

– Такой острой проблемы не было. Естественно, дети все разные, хотя какие дети – они уже все взрослые. Мы дружим.

– Прекрасно. Александр Владимирович, Вы родились в Починковском районе. И в Починке стали посещать музыкальную школу.

– Это, наверное, началось еще раньше. В пять лет папа уже таскал меня на концерты, он сам играл на баяне. Он самоучка. Ну, естественно, когда пришла пора – а слух у меня был нормальный сразу – в музыкальную школу.

– Эта тема очень важная, я всегда ее касаюсь: роль родителей в определении призвания. Вы сами сказали, что под влиянием отца пошли в эту профессию. Дайте совет – как не пропустить талант, в данном случае музыкальный.

– Это очень сложно. Вот мои дети – двойняшки Лена и Маша – до сих пор с содроганием вспоминают музыкальную школу и эти этюды, которые им приходилось учить… Поэтому я даже не знаю… Хотя нет, всё было правильно! Даже несмотря на то, что у них не было особенного музыкального таланта, само занятие музыкой дает человеку очень много, включая и самодисциплину.

– И общую культуру.

– Несомненно. Так что, нужны и музыкальная школа, и кружки, и секции – всё на пользу, а дальше жизнь покажет.

– Почему пошли на баян? Это от отца?

– Во-первых, фортепиано тогда – это было очень дорого. А баян… Конечно, папа этот инструмент знал, он у нас уже был.

– Но Вы освоили и гитару в музыкальной школе, я знаю, и фортепиано. Тем более удивительно, Александр Владимирович, что Вы пошли на художественно-графический факультет.

– А на худграф пошел почему? В восьмом классе отец мне подарил ящик с большими тюбиками масляной краски, с кисточками, с палитрой. Я просто окунулся в живопись, я больше ничего не видел вокруг, даже в ущерб учебе какое-то время. Я очень хотел заниматься живописью, мне было это очень интересно, но параллельно я хотел играть на гитаре, параллельно я хотел писать стихи. То есть это всё шло параллельно.

– Так вот, если говорить о художественно-графическом факультете, в «Диалогах» недавно принимал участие молодой художник Артем Жуков, и он очень нелестно отзывался о выпускниках худграфа: ничего, мол, они не умеют на самом деле. Какое Ваше впечатление осталось об этом факультете, нужен ли он вообще Смоленску?

– Конечно, нужен. Как можно не понимать, что такое худграф? Как говорится, Гогеном можешь ты не быть, а педагогом быть обязан. Нас учили не рисовать великие произведения, не писать живописные полотна, нас учили учить детей. И этим всё сказано. Я ни секунды не жалею, что я там отучился. Это была великолепная школа жизни. Все знают, что пять лет, проведенных в любом высшем учебном заведении, равноценны, наверное, двадцати-тридцати годам следующей жизни, настолько там спрессовано время.

– Александр Владимирович, мы опускаем какие-то периоды Вашей жизни и приходим к Вашему сегодняшнему состоянию, когда Вы, если не ошибаюсь, в начале двухтысячных, организовали свою студию.

– Вообще я начинал делать это еще в школе, когда у отца стояли магнитофоны, я записывал партию гитары на одну дорожку, потом вторую гитару – на вторую дорожку, потом это переписывал на другой магнитофон и голос накладывал туда.

– Я Вас перебью, нашим телезрителям скажу, что Вы много концертировали в ансамбле «Смоляне», в других ансамблях, пели в ресторанах. То есть я хочу сказать, что до сегодняшнего положения Вы прошли достаточно насыщенный путь.

– Это было постоянно. Я играл то в одной команде, то в другой, потом «Смоляне» меня подхватили, и постоянно – работа с музыкой, она была всегда, а работа с аранжировками – это самое интересное, что можно придумать для музыканта. Вот представьте себе такую ситуацию – к Вам приходит человек с гитарой и голосом, больше у него ничего нет, но он хочет, чтобы здесь звучал оркестр, чтобы здесь играли еще какие-то музыканты, скрипка, фортепиано, электропианино или еще что-то, барабаны, бас. И я могу ему всё это предоставить. И даже если я не могу сыграть сам какую-то партию – всё объять невозможно, – я приглашаю хорошего музыканта. И это правильный подход, когда есть у тебя люди, которые с тобой дружат и могут тебе помочь в этом деле. Это замечательно!

– Есть такой российский актер, Евгений Цыганов. Он тоже поет иногда, у него даже есть какой-то маленький ансамбль, вот что он говорит: «В этой проклятущей Америке, которую все так страшно не любят, у любого пацана в подвале есть своя музыкальная студия. А мы до недавнего времени не могли найти даже точку, базу, куда можно прийти в любой момент и просто поиграть». А как вообще обстоит дело у нас в России с этим?

– Это не совсем так, вернее, даже совсем не так. Сейчас у нас у любого пацана, который хочет этим заняться, такая возможность есть, и они занимаются. Сейчас много молодых ребят, которые делают хип-хоп – на коленке иногда, в ноутбуке…

– Где деньги взять на оборудование?

– Современные технологии позволяют это сейчас сделать достаточно малыми средствами. Другой вопрос, для того чтобы записать хорошо вокал, нужна оборудованная комната с правильным звуковым оформлением, это значит, что там должны быть звукопоглощающие панели, потолок, пол. Мне студию пришлось строить именно из этих соображений, чтобы там было комфортно заниматься музыкой.

– А с чего всё начинается? Человек приходит: «Александр Владимирович, я хочу записать песню на слова такие-то, музыка такая…» Что Вы говорите ему?

– Сначала надо послушать материал, поговорить с человеком, потому что очень большую роль здесь играют личные отношения. Есть тут какая-то мистическая составляющая, мне кажется, которая сводит людей.

– То, что называется химия…

– Да, какая-то химия. Приходит к тебе именно тот человек, который должен, а кто не должен, просто уходит куда-то еще.

– А какой самый трудный этап?

– Начальный. Это общая концепция – то, что должно быть. Если она у тебя в голове еще не сидит, эта концепция, еще не определена – это самое сложное. Концепция песни, как правило, особенно если песня талантливая, заложена уже даже просто в вокальной партии. У меня был опыт работы с певицей, которая не умела играть ни на каких инструментах, но у нее был абсолютный слух, и она очень хорошо мелодическую линию строила. А мне уже приходилось делать гармонизацию, что чрезвычайно непростая вещь, то есть на существующую мелодию придумать гармонию, да такую, чтобы она не была банальной, была интересной.

– Гармония – это …

– Гармония – это аккорды. То есть мелодическая линия это одно, а аккордовая составляющая – это как бы такой костяк. Даже уже тогда можно зерно аранжировки найти в этой мелодии, а если у человека есть еще партия гитары или фортепиано сыгранная, то в этом случае там зерно уже очень хорошее, только прорастить нужно – и всё.

– Слушаешь Вас, так всё просто. А что должно случиться, чтобы Вы отказали желающему?

– Откровенно явная бесталанность. У меня редко такое случалось. Нескольких ребят я отправлял потому, что текст не соответствовал моим нравственным внутренним установкам. Отчасти это напоминает некую цензуру, но я имею право решать, с чем работать, с чем нет.

– Я, как и многие другие журналисты, очень сильно страдал от цензуры всё советское время, а это ни много ни мало одиннадцать лет. Сейчас я думаю о том, что в каких-то моментах, даже в большом количестве моментов, ее не хватает.

– Абсолютно согласен.

– То, что сейчас происходит в музыкальном мире – это что-то страшное. Я в «Московском комсомольце» вырезал список топ-20 новых песен и честно стал слушать.

– Сочувствую.

– Я уже не говорю про тексты, потому что это, как правило, набор каких-то бессмысленных фраз, которые повторяются по двенадцать раз, но и в музыке… Даже я понимаю, что это убого и примитивно.

– Да, печально, но факт такой есть. Другой вопрос, что всё-таки не надо здесь драматизировать, потому что просто интернет такой. Сейчас пена всплывает, она всегда где-то на поверхности, и мы ужасаемся, что это там плавает. Но есть и чистые струи, есть родники, есть Грушинский фестиваль, на котором я бывал неоднократно с помощью поэта Саши Макаренкова. Мы с ним ездили неоднократно на Грушинский фестиваль. Мы с ним бывали в Куйбышеве, есть такой город Куйбышев, это не Самара, это Новосибирская область, мы летали туда, чтобы посидеть в жюри на конкурсе детской авторской песни. После того, что я там услышал, я, наверное, оптимизмом заразился на долгие годы, несмотря на всю эту пену. Это – будущее.

– С Вами согласен знаменитый Владимир Минин, бывший руководитель Московского камерного хора. Он говорит: «Возможно, ошибаюсь, но, кажется, всё больше молодых людей устали от «попсятины», когда какую-то словесную или музыкальную формулу тебе долотом выбивают в голове. Видимо, это перестало питать людей, которые тянутся к чему-то более высокому». Так что, наверное, какой-то перелом должен наступить.

– Я Вам больше скажу. Во все времена была попса, даже во времена Моцарта. И она есть сейчас. Но и сейчас есть молодые ребята, которые приезжают на Грушинский фестиваль, семнадцати-восемнадцатилетние парни.

– Ну это всё-таки авторская песня.

– Не обязательно авторская. В том-то и дело, что она сейчас настолько широка стала, то есть те, кого мы называли бардами, в свитере с оленем, с бородами и т.д., это уже совсем не тренд, как сейчас модно выражаться.

– А как Вы относитесь к этому рэперству, к хип-хопу? То, что раньше в России называлось скороговоркой? Меня одно поражает – как они всё это запоминают? Песнями это назвать нельзя, потому что нет никакой мелодии, там же просто набор фраз.

– Тут опять то же самое, что и в любом жанре: есть талантливые, есть бесталанные. Вот и всё. Я знаю несколько наших смоленских рэперов хороших, многие у меня записывались. Они действительно хорошие! Там есть смысл. Я даже иногда завидую им, потому что когда я писал свою песню в семнадцать лет, то слова там были достаточно банальные: тает снег на твоих ресницах, меркнет свет… и т.д. А они сейчас пишут изнутри, они выворачивают себя наизнанку, а это сложно, это трудно. Не всякий человек справится с этим. Некоторые подражают, но многие искренно это делают, и это дорогого стоит.

– Когда читаешь стихи Исаковского, а они на девяносто процентов стали песнями, то такое впечатление, что так может написать каждый: «Услышь меня, хорошая, услышь меня, красивая, заря моя вечерняя, любовь неугасимая». «Люби, покуда любится, встречай, пока встречается…» Что здесь, казалось бы? Самые простые слова – но это на века.

– Тут проблема в чем? Можно это называть банальностями… А можно это назвать какими-то базовыми основными вещами в жизни любого человека. То есть любовь, семья, какие-то главные ценности, которые у тебя есть, и, если это сказано простыми словами, оно запоминается, оно легко ложится на любую музыку.

– После написания поэмы «Двенадцать» Александр Блок сказал себе – я гений. У Вас были такие моменты, когда Вы могли сказать себе…

– Ай да Сашка, ай да сукин сын?

– Ну что-то в этом роде.

– Ну нечто такое бывает иногда, когда что-то нравится. Или иногда хорошо забывается. Вот сделал аранжировку какую-то и потом через год-два вдруг открыл на компьютере – ух ты, неужели это я сделал! Надо же, как интересно. Вот такие вещи бывают.

– Если говорить о смолянах, кто наибольшее впечатление произвел?

– Есть сейчас у нас в Смоленске такая группа, которая уже даже и не смоленская, «Кармина», интересные девчонки. Их двое, и они сейчас уже в Москве, но начинали они с моей студии… Даже первую аранжировку я им делал, с которой, собственно, они туда и поехали.

– Вам вообще легко сказать – не надо Вам этим заниматься?

– Нет. Наверное, нет. Хотя бывает, приходят люди… Вот, допустим, одна молодая девушка, которая выходит замуж, решила, что ей нужно спеть песню своему будущему мужу… Мне пришлось отказать. Я послушал и понял, что никакая моя волшебная программа с этим голосом не справится. Там ничего не было в вокальном плане, поэтому я сказал – может, лучше станцуете? Я ничего не могу здесь сделать.

– Вы студийный звукорежиссер, а в концертах работаете?

– Как звукорежиссер – редко. Это такая специфическая задача, совершенно отличная от студийной. Но иногда приходится.

– Действительно ли звукорежиссер может из любого голоса сделать конфетку? Все говорят, например, о той же Софии Михайловне Ротару, которая двадцать лет поет под фонограмму, но даже, когда не поет под фонограмму, звукорежиссер может сделать так, что всё будет хорошо?

– На сцене – нет, а в студии – да. Конечно, и в студии для того, чтобы голос поправить, надо, чтобы он был. Наличие хороших вокальных данных приветствуется процентов на девяносто восемь.

– В Смоленске есть хорошие голоса?

– Несомненно есть. Инна Петрова. Кстати, она и журналист, насколько я знаю, она сейчас периодически выступает, и группа у них собралась. У нас в Смоленске есть много хороших музыкантов.

– Александр Владимирович, Вы дорогой специалист?

– Дорогим специалистом в Смоленске быть сложно – просто никто не придет. Цены мы не будем озвучивать, я думаю, что это вполне доступно любому человеку.

– Вашими услугами, я знаю, пользуются не только смоляне.

– Да. Ребят много, в основном это именно авторская песня, но, как я уже сказал, авторская песня сейчас имеет такой большой ареал обитания! Чем мне нравится авторская песня – там нет границ. Она не ограничена, как, допустим, хеви-метал, где определенная структура инструментов, определенный характер звука, набор своих каких-то штампов и ни вправо, ни влево. Или романс – там определенный звук, уже нельзя использовать гитару с металлическим звуком, допустим. А жанр авторской песни настолько широк, что я там могу использовать симфонические инструменты, гитары с перегрузом, овердрайвы какие-то, просто гитару и еще вторую гитару, и баян.

– Александр Владимирович, Вы всю жизнь посвятили музыке и посвящаете. С кем бы из музыкантов, независимо от времени, Вам очень хотелось бы пообщаться?

– С Леонидом Агутиным. Наверное, потому, что ближе всего он мне и по своему менталитету общечеловеческому, и музыкально он мне чрезвычайно нравится, он красавчик, просто великолепен.

– Тут наши вкусы сходятся. Спасибо Вам большое. Я желаю здоровья и новых творческих высот.

– Спасибо.

P.S. Видеоверсию беседы смотрите на сайте газеты «Смоленские новости» в разделе «Видео».