Александр Парфенов: «Природа не дура, а Бог не калека»

Гостем очередного выпуска авторской программы Сергея Новикова «Диалоги» (телеканалы «ОТР» и «Регион­67») стал известный смоленский скульптор, член Союза художников России
Александр Парфенов.
Предлагаем вашему вниманию газетный вариант этой беседы.

– Здравствуйте, Александр Семенович.

– Здравствуйте.

– Я Вас приветствую в программе «Диалоги», очень рад с Вами познакомиться.

– Взаимно.

– И прежде всего хочу поздравить с недавним юбилеем, замечательная дата, и с выставкой, которая приурочена к этому юбилею. Выставка тоже замечательная. Знаете, есть у журналистов такой традиционный вопрос: «Если бы Вы начали свою жизнь сначала, то…»

– Я задавал себе этот вопрос и вновь и вновь приходил к одному и тому же ответу. Я бы, наверное, был тем, кто я сейчас есть. Я смотрю: даже очень продвинутые бизнесмены, продвинутые чиновники всё­таки не до такой степени счастливы, как люди творческих профессий. Они видят жизнь по­другому, видят ее как бы во всей палитре, которая их окружает. И даже от какой­то маленькой вещи они получают большее удовольствие, чем богатый человек от яхты, скажем.

– Хорошо. А внутри этой творческой биографии тоже всё бы делалось так, как делалось?

– Вопрос неожиданный. Наверное, я бы кое­что переделал, но не всё. Вот сейчас я сделал выставку и для себя определил установки, которые дают мне толчок к созданию произведений уже другого толка. Я всё время хочу себя править, хочется меняться и меняться, даже в моем возрасте, меняться в лучшую сторону. Человек, который остановился… Вот есть такой момент: человек дает себе установку: я вырасту, окончу вуз, женюсь, у меня будет семья, я найду хорошую работу, потом выйду на пенсию, и вот моя задача решена. И тут же раз – старость и капец человеку, то есть человек дал себе установку, и на этом всё остановилось. Я этого боюсь. Это против моего мировоззрения.

– Александр Семенович, Ваше детство прошло в Смоленске…

– Да, я коренной смолянин. Родился на Дзержинке. У меня отец – военный, мать – медик. Родители сыграли очень большую роль в моей судьбе. Особенно мать. Она следила за тем, что я делаю, что я рисую, и культивировала это. Она сама была стоматологом, преподавала в институте, и студенты сами рассказывали – вот она какой­то протез делает, потом берет воск – раз­раз! – и какую­то зверюшку сделала. И все студенты смеются. Так что это перешло мне от матери по наследству.

– Вы окончили художественную школу, а потом и художественно­графический факультет. Насколько я знаю, Вы хотели быть живописцем поначалу?

– Да.

– И вот судьбоносная встреча со знаменитым скульптором Альбертом Георгиевичем Сергеевым, народным художником России. Все его, конечно, знают, прежде всего, по памятнику Твардовскому и Теркину. Каким он был?

– Это фронтовик, человек, который видел кровь, который испытал боль и горе военных дней, и когда он пришел на гражданку после войны, он уже ничего не боялся, после того что там видел. Он мог говорить то, что думает, и делать то, что хочет. Другие боялись, а этот – нет. По сравнению с тем, что он там видел, это мелочи были какие­то в гражданской жизни. И все соглашались с ним. И у него как­то всё получалось. И второй момент – это человек колоссального оптимизма. Таких людей очень мало. Я даже специально приходил на занятия, чтобы заряжаться от него хорошим настроением. Он никогда не унывал. Никогда. Вы ведь тоже с ним общались.

– Да, он был в «Диалогах». Скажите, Александр Семенович, а что такое он сказал, какие слова, чтобы повернуть Вас к скульптуре?

– У меня после окончания института были очень большие сомнения, что у меня что­то получится. Я к нему подошел и спросил: «Как мне себя дальше вести?»  Потому что часто бывает, что художники будущие совершают сверх­усилия, чтобы овладеть искусством, и ничего не получается. Не дано, и всё! И я таких случаев видел очень много. И это, конечно, печально. Это трагедия для человека. И я боялся, что меня эта трагедия тоже постигнет. И он мне говорит: «А ты съезди в Дом творчества». В советское время были Дома творчества, такие курсы повышения квалификации для художников. И я стал туда ездить. И это сыграло основополагающую роль в моей судьбе.

 – Но я где­то читал, что первые Ваши поездки, мягко говоря, не очень удачные были.

– Очень неудачные. Меня там полоскали по полной. И спасибо им за это. Во мне стало всё поворачиваться – вот это нельзя делать, это нельзя, это не так, а вот это так. И там были педагоги очень продвинутые. Туда Москва направляла опытных педагогов из Суриковского института, из Строгановского, из Репинского. Сергеев один раз был руководителем потока. И те, кто приезжал туда, учились не только у преподавателей, но и друг у друга. Это тоже очень важный момент. И они тоже мне много чего подсказали.

– Я вычитал такую цитату Альберта Георгиевича Сергеева: «Как только посчитаешь себя мэтром, можешь похоронить себя как художника».

– Совершенно точно. Я об этом всё время помню.

– Хорошо. Мэтр не мэтр, но всё­таки, когда Вы себе сами сказали: «А я не зря этим занимаюсь. Я скульптор»?

– Не я сам себе, а мне сказали, что «ты занимаешься своим делом». Вообще изобразительное искусство– это очень большая ответственность, особенно если ты делаешь какой­то памятник или монумент. В чем фокус? Если ты делаешь станковое произведение или мелкую пластику, то она на выставке постоит, и чаще всего люди про нее забудут. А когда ты делаешь монумент на улице, хочется тебе – не хочется, ты всё равно его увидишь. Он всё равно на тебя будет воздействовать и энергетически, и визуально. Поэтому ты должен сделать такое произведение, которое имело бы самые высокие положительные качества.

– Я напомню нашим телезрителям, что Вы – автор знаменитого памятника «Опаленный цветок» в парке Пионеров, который посвящен малолетним узникам. На мой взгляд, это шедевральная работа. Но я хочу вернуться к худграфу. Иногда всё­таки проскальзывает какая­то информация о том, что худграф изжил себя, что его репутация, его востребованность, его нужность идут по нисходящей. Вы согласны с этим?

– И согласен, и не согласен.

– Не хочу обидеть, потому что Вы, по­моему, тридцать лет уже преподаете, и Вы профессор СмолГУ, но тем не менее.

– Дело в том, что, как и любой творческий факультет, худграф имеет зависимость от Министерства культуры, дающего программы, по которым мы должны осуществлять учебный процесс. И не всегда эти программы в точку. Идет сокращение часов по специальности и увеличение часов по общеобразовательным предметам, и это не дает возможности раскрыться человеку, студенту, во всей своей полноте. Но это не только у нас.

– Некоторые Ваши коллеги, не буду называть имен, говорят, что почему­то все забывают, что он не должен готовить художников, он должен готовить учителей рисования. А другие говорят – это не так, иначе ничего из этого человека не получится, он должен быть художником.

– Вот что отвечу на этот вопрос. У нас есть специальные вузы – Суриковский институт, Строгановский, Мухинка, Репинский институт, там готовят художников.

– В том числе и скульпторов?

– В том числе и скульпторов. И всё равно там не все становятся художниками. Далеко не все. То есть стать художником – это еще определенный образ жизни. Художниками становятся.

– Не рождаются?

– Становятся. Таланта может быть один­два процента, он должен присутствовать. Всё остальное – труд. И если студент заточен на это… Вот у меня сейчас есть одна студентка очень хорошая. Она мечтает стать скульптором и очень много работает, а я ей помогаю всячески. Я очень доволен. Если из пятидесяти человек курса один человек есть такой, спасибо за это.

– Александр Семенович, газета «Смоленские новости», которая Вас очень любит, апрель 1993 года, вам сорок один год, и Вы говорите: «Сейчас у меня такое впечатление, что скульптура в нашей стране вообще может умереть. Экономический диктат, пожалуй, пострашнее политического. Раньше заказчиком было государство, а сейчас искусство практически брошено. Не уделяется вообще внимания талантливым людям». Прошло 30 лет, не так уж всё и плохо. Скульптура живет и даже, я бы сказал, неплохо живет, если брать общероссийский масштаб. Так что Ваше пророчество, слава Богу …

– Ну я не Бог, могу и ошибаться. Но ведь присутствуют и диктат, и равнодушие наших чиновников, и со скульптурой не всё в порядке. Смоленск – очень красивый город. Наши предшественники оставили после себя совершенно феноменальные вещи. Возьмите «Памятник с орлами» («Благодарная Россия – Героям 1812 года») архитектора Шульца и скульптора Подольского. Это шедевр, не имеющий аналогов во всем мировом искусстве. Изумительный. Или памятник Глинке фон Бока – тоже потрясающая вещь. И как бы хотелось, чтобы наши теперешние скульпторы помнили об этом и, прежде чем что­то создавать, смотрели на эти памятники, чтобы хотя бы как­то тянуться к этому уровню. Но ничего этого не происходит.

– Про памятники мы с Вами обязательно поговорим. Давайте немножко о Вас, о Вашей творческой мастерской. Я знаю, что у Вас один из кумиров – Фидий, древнегреческий скульптор. Но вот что говорил Огюст Роден, тоже не последний человек в скульптуре…

– Более чем.

– …«Не надейтесь на вдохновение. Вдохновения вообще не существует. Единственные добродетели художника – мудрость, внимательность, искренность и воля. Выполняйте вашу работу, как честные труженики, и всё получится». Вы тоже к вдохновению относитесь несколько так, осторожно?

– Он прав, и коль Вы затронули Родена, я хотел сказать несколько слов. В Москве есть такой парк Царицыно, где Потемкин построил для Екатерины II два дворца. Парк бесподобный. И как­то в одном дворце сделали ретроспекцию произведений преподавателей и наиболее успешных студентов Суриковского института. А рядом открыли выставку Родена. И вот я сначала зашел на выставку Суриковского института. Ну всё грамотно, всё хорошо, но потом я стал уставать: всё как­то немножко одинаково. И не стал даже до конца смотреть и пошел на Родена. И вот как зашел, мне как наркотик какой­то вкололи. Это такая колоссальная энергетика, мощь, которая трогает даже людей, которые с искусством не связаны. Громадная энергетика, которая даже человека меняет. Вот это мне запомнилось. Это, конечно, гениальный художник.

– Вот видите, без вдохновения делал человек, а только трудом. Так у Вас всё­таки вдохновение присутствует?

– Присутствует вдохновение. Оно присутствует тогда, когда у тебя начинает что­то получаться.

– Мне кажется, тут какая­то золотая середина должна быть – и вдохновение хорошо, и труд.

– Но труд – главное, да. И тут еще необходим такой момент – школа. Ты должен быть подготовлен к приходу вдохновения, потому что оно придет, а школы нет, чтобы воплотить его в нечто реальное.

– Сейчас телезрители видят часть Ваших работ с выставки, посвященной Вашему юбилею. Я тоже был на этой выставке и, конечно, восхищен. Я не хочу сейчас говорить о каких­то глобальных скульптурах – «Георгий Победоносец» или о таких же работах, но вот запала мне в душу Ваша очень небольшая скульптура в бронзе под названием «Стирка». Может, потому, что мое детство прошло в частном доме, и я вспомнил, как мама и бабушка ходили в любую погоду на колонку и стирали и полоскали белье. На примере этой скульптуры – расскажите о пути от замысла до воплощения.

– Я аналог проведу с импрессионистами. Импрессионисты брали совершенно незатейливые сюжеты. Что там смотреть? Да там ничего нет. Но они эти незатейливые сюжеты делали средствами искусства. У них колоссальная палитра была, колоссальная пластика, цвет совершенно потрясающий. То есть ты идешь, а она тебя цепляет, она тебя не пускает, эта работа, держит тебя. То же самое и здесь. Помня импрессионистов, хотел взять незатейливый сюжет, но сделать его по законам искусства, чтобы она людей цепляла, чтобы могло понравиться человеку. Это такой тонкий момент. Вообще искусство очень тонкая вещь.

– А чья оценка Вам важна?

– Ну конечно, специалистов.

– Коллег?

– Конечно, это очень важно. Момент, когда коллеги, те же скульпторы, тебя оценивают.

– Преодолевая огромное внутреннее сопротивление, всё­таки говорят хорошие слова.

– Не знаю. У каждого по­разному.

– Вы же знаете, творческие люди очень ревниво относятся к чужим успехам.

– Лично я, когда вижу достойное произведение и оно у меня вызывает восторг, могу совершенно искренне сказать человеку, что мне оно нравится, и пожелать ему самого­самого…

– Мне кажется, вообще Вас очень любят не только коллеги и почитатели скульптуры, но и критики. Вот что они пишут об Александре Парфенове: «Успешно работая в различных жанрах и техниках, скульптор много внимания уделяет пластическому языку. Для его произведений характерна конструктивная логика позиции, ясное построение объемов». Вот если для таких средних умов, как я, перевести это…

– Это чисто профессиональные моменты, которые я попытаюсь как­то объяснить. То есть любое искусство строится по законам искусства. Скульптура. Что там должно быть? Ритмика должна присутствовать, чередование элементов, которые закручивают всю эту композицию в единый организм. Архитектоника. Как скульптура работает в пространстве и по силуэту, и по дырам, которые она образует. То есть тоже своеобразная ритмика, которая эту работу делает правильно выполненной.

– Александр Семенович, а почему скульпторов в разы меньше, чем художников?

– Во­первых, это физически очень тяжелый труд. Второе. Вот живописец или график – я не хочу никого обидеть – взял мольберт, поставил холст, и можешь пейзаж сделать или натюрморт, кто­то быстрее, кто­то медленнее, кто­то талантливый, кто­то менее талантливый. А скульптура – технологически очень сложный вид искусства. Очень. Вот представьте себе – сделать работу из камня или из бронзы. Это очень долгая процедура. Если ты делаешь из бронзы или из камня, ты должен сделать вещь достойную, ведь это очень затратное дело. На это нужны большие средства, чтобы получить в конце какой­то результат. Поэтому перед тем, как заняться скульптурой, надо подумать, стоит ли этим делом заниматься.

– И, в отличие от картины, здесь можно зайти с любой стороны.

– Да, и скульптура должна быть сделана так, чтобы с любой стороны, куда ни подойдет зритель, она работала. Там нет нигде второстепенных моментов, это сверхсложная задача. И особенно сложно, когда в скульптуре несколько фигур.

– Александр Семенович,  как говорится, нет кумира в своем отечестве. Я знаю, что в Хагене три Ваших скульптуры: «Мальчик, играющий на флейте», «Рыба с человеческим лицом» и «Девочка на радуге». Кстати говоря, если бы сегодня «Девочку на радуге» Вы сделали в России, то Вас бы могли обвинить в пропаганде ЛГБТ, потому что у нас уже доходит до того, что общественные объединения, клубы с названием «Радуга» переименовываются. Совсем с ума сошли. Я не раз говорил, что те, кто должны принимать таблетки, у нас принимают законы. Так вот, в Хагене три скульптуры. Здесь в Смоленске, насколько я знаю, только знаменитый «Опаленный цветок» и композиция «Энергия» в Смоленском филиале Московского энергетического института. Но ведь были прекрасные проекты, и Вы побеждали в конкурсах. Это и памятник трем путешественникам: Пржевальскому, Козлову, Четыркину, и памятник воинам Великой Отечественной, вместо которого на улице Ногина стоит что­то невообразимое, какие­то ржавые тумбы. Ну это же трагедия, Александр Семенович!

– Это очень нехорошо. Очень. Почему у нас так получается? Один пример. Когда был конкурс на этот памятник, то один из проектов привез Константин Куликов. Так его даже не распаковали. То есть такой момент очень унизительный.

– Отношение к художникам в Смоленске, я бы сказал, просто недопустимо равнодушное. И Вы в одном из своих интервью сказали, что главное – это равнодушие.

– Это страшно, когда равнодушие доминирует. Это страшно. Для многих, к сожалению, в том числе для чиновников, главное – зашибать деньги, создавать себе материальные блага. Но природа не дура, а Бог не калека. И за всё нужно будет расплачиваться рано или поздно.

– Так вот, о памятниках. Какие памятники Вы бы без сожаления демонтировали в Смоленске?

– Наш самый главный памятник, который стоит на площади Победы. И я скажу, почему.

– Я абсолютно с Вами согласен. Так почему?

– Во­первых, он сделан как крематорий какой­то, сам вот этот архитектурный момент, он безвкусно совершенно сделан. Стоят трое солдат. Один времен Отечественной войны, один времен Наполеоновских войн и третий – времен войны с поляками. Ну когда солдат Второй Мировой войны держит букет цветов в руках, это приемлемо. Когда 1812­го года – уже сомнения. Но когда у солдата XVII века в руках букет цветов – это всё равно, что ему в руки сотовый телефон бы дали. Всякое истинное искусство познается в сравнении. Вот сравнить памятники, про которые я говорил, и этот памятник. На площади Победы всё решено в лоб. То есть если солдат Второй Мировой войны – значит он в этой же форме изображен. Солдат войны с Наполеоном – в форме того времени. А что мы видим у «Памятника с орлами»? Всё решено через аллегорию. Феноменальный подход, совершенно. То есть два орла – две армии, Багратиона и Барклая де Толли, гнездо – Россия, галльский воин – Наполеон. Потрясающе. И всё воспринимается. Таким же образом сделан памятник Мартоса Минину и Пожарскому в Москве. А здесь… Не будем говорить, почему.

– Нет, мы будем. Почему это произошло? Этот памятник одобрили ветераны. И я нашел у Вас цитату очень спорную: «Проекты памятников большого масштаба должны выбираться всеми жителями города, а не узким кругом лиц. Почему бы не устроить общественные слушания или голосования, где каждый имел бы право высказаться за лучший проект». Вот из­за этого такие памятники и появляются.

– Тут должен быть такой вариант. Свое мнение высказывают специалисты. Свое – граждане. И я думаю, что можно выбрать какое­то среднее арифметическое между тем и тем. Расскажу интересный случай. Это было очень давно. В выставочном зале на Крымском мосту была большая выставка, и туда приехал один миллиардер из Америки. Он хотел купить работу или несколько работ. И вот он шел вместе с искусствоведом. Они подходили к работе, рассматривали и свое мнение записывали на магнитофон. Потом шли дальше. А потом опять возвращались к этой работе и снова говорили о ней. Что я заметил? У них была определенная технология отбора работ. Они подошли – первое впечатление. Они это всё записали. Потом ходили­ходили, и снова к этой работе, и уже более осмысленно стали говорить. А потом соединили осмысленное впечатление с первым, и среднее арифметическое у них получилось достаточно точно. Вот такой момент.

– Может быть. Кстати, у нас были беседы на эту тему с бывшим губернатором Алексеем Островским. Он: «Народ, народ… надо слушать народ…» Слушать надо. Но решение – какой будет детская площадка, или каким будет сквер, или памятник – должны всё­таки принимать специалисты – скульпторы, художники, дизайнеры, архитекторы.

– Абсолютно точно.

– Вы упоминали здесь Константина Куликова. Он сравнительно недавно был гостем программы «Диалоги» и сказал так: «С детства созрело такое ощущение у меня, что каждая моя скульптура что­то меняет в этом мире». А как Вы воспринимаете свое творчество?

– Я человек по натуре более скромный.

– Я думаю, что это тот самый случай, когда не надо скромничать, потому что все, кто видел Ваши работы, понимают, что это такое, какой это уровень высочайший. К огромному сожалению смолян, многие Ваши проекты, как и других художников, скульпторов, остаются невостребованными. И тем не менее, Вам больших творческих успехов! Здоровья и талантливых учеников. Спасибо Вам.

– Спасибо.

P.S. Видеоверсию беседы смотрите на сайте газеты «Смоленские новости» в разделе «Видео».