Старый. Новый. Непутевый

Почему календарная реформа большевиков много лет сбивала с толку россиян.

В январе 1918 года, сдвинув время вперед, большевики невольно подарили стране новый праздник: непостижимый для остального мира парадокс, оксюморон – старый Новый год. Зародившись как старорежимный протест против жизни по советскому календарю, старый Новый год пережил все перипетии времени и занял прочное место в сердцах соотечественников.

Согласно опросам последних 20 лет, сегодня этот всё еще неофициальный, но столь любимый праздник ежегодно отмечают больше половины россиян.

Минус 13 дней

«Раздвоение» Нового года случилось из­за того, что календарное отставание от Запада Совнарком решил преодолеть одним рывком: Европа уже три века жила по более прогрессивному григорианскому календарю, но царская Россия и в XX век вступила со старым юлианским. Время, вперед! Декретом от 24 января 1918 года «в целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени» из наступающего февраля просто выбросили 13 дней: вслед за 31 января сразу наступило 14 февраля.

Такой радикальный способ догнать во времени прогрессивные державы был предложен Наркоматом иностранных дел. Но был и другой проект. В Наркомате просвещения предлагали совершить переход максимально незаметно и безболезненно: в течение 13 лет выбрасывать из юлианского календаря лишние сутки. Прими Совнарком проект А.В. Луначарского, не было бы ни временного «раскола» – ни старого Нового года.

Рождество «переехало»

Перестройку светской жизни по григорианскому календарю Русская православная церковь проигнорировала. Вслед за ней и большинство верующих продолжали мерить время по­старому в пику неистовым реформаторам. Пока еще формально толерантное к церкви, советское правительство дало ей право «решить вопрос об одном или двух стилях как она для себя признает желательным».

Вести счет праздникам на католический манер православное духовенство не пожелало, а потому Рождество «переехало» на 7 января, оставив позади светский новогодний праздник. Мало того, что из­за ленинской календарной реформы в 1918 году российские православные остались вовсе без Рождества – его встретили уже 7 января 1919­го, – так еще и вместо традиционных святок Новый год приходился теперь на разгар Филиппова поста.

«Какой же Новый год, когда еще Рождества Христова не было?!» – возмущались православные, пренебрегали навязанным новшеством и устраивали «старорежимные» праздники в кругу семьи и друзей в ночь на 14 января.

Московский служащий и автор известного дневника Н.П. Окунев писал: «Окончился «старый» 1918 год. Новый «старый» год официально, конечно, не празднуется, все присутствия и торговли будут открыты по­будничному, а Церковь справляет новолетие по­прежнему, т.е. 14 января нового стиля. Правоверные «буржуи» тоже старообрядствуют, и весь сегодняшний день с тоскою вспоминали, как, бывало, встречали Новый год, и многие из них еще справят его «по­старому» в полном смысле этого слова, т.е. с хорошей выпивкой и обильной закуской».

«Старый» новый год встретили обычным образом у родителей жены, – писал профессор Московского университета Ю.В. Готье, – радовались двум пирогам из черной муки и пили сладенькое вино за невозможностью достать ни водки, ни шампанского, которыми прежде провожали и встречали год».

В условиях военной разрухи даже так «пировали», конечно, единицы, но 1919­й встретили с опозданием не только недобитые буржуи, но и подавляющее большинство граждан молодой советской страны. Обыватели в этот вечер посещали церковь, в городских квартирах снова зажигали рождественские елочки, устраивали домашние праздники детям.

Раздвоение времени

Первое время светские праздники – пять революционных и нейтральный Новый год – по григорианскому календарю мирно соседствовали с религиозными по юлианскому. Первый советский Кодекс законов о труде от 10 декабря 1918 года разрешал профсоюзам устанавливать до десяти неоплачиваемых «особых дней отдыха», «согласуя их с обычными для большинства населения данной местности праздниками». Эти «особые дни» практически по всей стране приурочили к религиозным праздникам, и Рождество осталось красным днем календаря. Поэтому в первые годы советской власти трудящиеся хоть и отдыхали 1 января, но Новый год не встречали.

1 января 1921 года Окунев писал: «Новый год по новому стилю. Многими «староверами», а в том числе и мною, он не празднуется». Так что пока самые прогрессивные собирались в клубах коммунистов и домах профсоюзов и пели «Интернационал», население постилось, готовилось к Рождеству и ждало «настоящего» – старого Нового года.

С 1923 года время в СССР «раздвоилось» окончательно: 30 июля Президиум ВЦИК, якобы «рассмотрев многочисленные ходатайства профессиональных организаций и групп земледельческого населения православного вероисповедания», перенес религиозные «дни отдыха» со старого на новый стиль. Рождественские выходные приходились теперь на 25 и 26 декабря, и «атавизм» царского времени – старый Новый год должен был отпасть сам собой. Но Церковь продолжила встречать Рождество 7 января, и сложилась абсурдная ситуация: государственный выходной день перестал совпадать с праздником, в честь которого он был объявлен.

С этого времени отношение к старому и новому стилю стало своеобразным индикатором в отношении к старому и новому строю, и празднование старого Нового года приобрело заметный оттенок политического протеста.

Праздник НЭПача

В эпоху нэпа «старорежимный» Новый год праздновали довольно беззастенчиво, в среде успешных дельцов торжество приобретало поистине дореволюционный размах. Неудивительно, что когда началось наступление на капитал, Новый год по старому стилю объявили праздником нэпманов, и началось его яростное обличение. «Растущее социалистическое строительство всё больше сжимает кольцо вокруг нэпача. Единственное утешение – попойка в своем кругу, при завешенных окнах. Лучший повод для этого – встреча «старого Нового года», по старому стилю. Трудящиеся уже продвинулись на тринадцать дней в 1927 году, а нэпач только­только провожает с пьяными слезами 1926­й, – иронизировал корреспондент «Огонька». – Где­то взяли напрокат серебряные сервизы, дорогие кувшины с нежной росписью, купленные на Смоленском рынке. На тарелочках времен Наполеона – моссельпромовская колбаса, рядом – белые хризантемы, икра в банке Азрыбы, и в мелком хрустальном сосуде – салат оливье…»

Со свертыванием НЭПа выяснилось, что старорежимным праздникам осталась предана внушительная часть населения. Не только городские «благородные» и старая интеллигенция, но и сельские жители демонстративно встречали зимние праздники по старому стилю. Крестьяне одевались в чистые одежды и, хотя во многих церквах уже не служили, собирались за столом. Иные предприятия и учреждения умудрялись «отгулять» одновременно и по григорианскому, и по церковному календарю, чем вводили в ступор редких интуристов. Так, 13 января 1927 года немецкий журналист и философ Вальтер Беньямин пытался попасть в несколько московских музеев, но с удивлением обнаружил, что все они были закрыты.

В декабре 1928­го Политбюро пришлось еще раз «обязать партийные и профессиональные органы принять все меры к недопущению двойного празднования Рождества и Нового года (по старому и новому стилю)». А 1929 год «уравнял в правах» и поповский, и советский праздники: постановлением Совнаркома от 24 сентября было решено «в день нового года и в дни всех религиозных праздников работу производить на общих основаниях».

Гулять так гулять!

Хоть с чуждыми элементами и было покончено, «мещанскую» привычку встречать старый Новый год не удалось искоренить ни пропагандой, ни репрессиями. После чудовищных испытаний, выпавших на долю нашей страны, праздник растерял политическую и околорелигиозную окраску и зажил своей жизнью.

Уже в середине 1950­х годов традиция справлять Новый год дважды была так широко распространена, что с ней приходилось считаться. Даже первую послевоенную перепись населения, намеченную на 13­14 января 1959 года, из­за старого Нового года решено было перенести на 15 января. «…Население сейчас стало жить лучше, не упускает случая повеселиться», – сообщали статистики на совещании 1957 года, готовившем перепись. – «Значительная часть населения сельской местности празднует Новый год по старому стилю, т.е. 14 января. Передвижение населения в эти дни больше обычного вследствие выездов в гости к родным и знакомым в другие населенные пункты». Число «не упускающих случая повеселиться» с каждым годом только росло. И если в 1950­е в числе празднующих упоминались прежде всего сельские жители среднеазиатских и закавказских республик, забайкальские старообрядцы, то в сытые и спокойные 1970­е старый Новый год получил самую широкую популярность среди горожан.

Поколения, свободные от «религиозных предрассудков» и не заставшие жизни по старому календарю, искренне полюбили старорежимный праздник. Ведь это был повод еще раз собраться с дорогими сердцу людьми, за накрытым столом, продлить мгновения ожидания чуда. В конце концов, это был второй шанс встретить Новый год по­человечески, если обстоятельства не позволили как следует отпраздновать в ночь на 1 января. Эдакий финальный аккорд!

Кстати

После поражения в Гражданской войне защитники старой России покинули страну, но унесли с собой ее традиции. Как ни странно, самой живучей оказалась встреча старого Нового года. На чужбине объединения эмигрантов из года в год 13 января устраивали литературные вечера, балы­маскарады, торжественные ужины. Писатель В. Аксенов попал на такую встречу уже в конце 1990­х во французском Биаррице:

«В маленьком русском ресторане мне говорят: «Заходите к нам на старый Новый год, будут одни русские». Я зашел выпить шампанского. Ресторанчик набит битком, гул голосов – и ни одного русского слова. Это третье поколение русских, они языка не помнят, но знают, что 13 января надо встречаться»…

Ольга Чагадаева, кандидат исторических наук