Чертова дюжина цареубийц

Пожалуй, не найти в истории нашей страны другой столь же незаживающей, кровоточащей раны, как расстрел императора Николая II и его семьи, случившийся ровно 105 лет тому назад. Более века эта трагедия остается без своего логического завершения. И хотя важнейшие новости сегодняшних дней заслоняют от нас события, связанные с той июльской ночью 1918­го, однако забыть их всё равно не получится. Забыть
их – недопустимо.

«11 пуль проглотил»

Ночь. Сводчатая комната особняка, имеющая «одно окно с железной решеткой совершенно подвального характера». У дальней стены – группа людей, одетых по­дорожному: мужчины, женщины, молоденькие девушки, мальчик­подросток. Напротив, у входа – другая группа: военные, вооруженные револьверами и винтовками, некоторые из них, не имея возможности попасть в тесное помещение, толпятся за дверным проемом. «Николай Александрович, – произносит один из военных, – Уральский Совет приговорил Вас и Вашу семью к смерти… А потому Ваша жизнь покончена!» С этими словами он выхватывает пистолет и стреляет в мужчину, стоящего в центре. Вслед за ним открывают стрельбу остальные.

Так завершились прижизненные страдания семьи отрекшегося императора Николая II. Об этих нескольких страшных минутах в нижней комнате Дома Ипатьева потом рассказывали сами цареубийцы – отнюдь не содрогаясь от запоздалого осознания собственной беспредельной жестокости.

Руководитель ликвидации Яков Юровский: «Первый выстрелил я и наповал убил Николая… Пальба длилась очень долго… Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер. Но когда, наконец, мне удалось остановить, я увидел, что многие еще живы. Например, доктор Боткин… револьверным выстрелом с ним покончил. Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга тоже были живы. Жива была еще и Демидова… Я вынужден был по очереди расстреливать каждого…»

Комиссар Петр Ермаков: «Я выстрелил в царицу… Попал ей прямо в рот, через две секунды она была мертва. Затем я выстрелил в доктора Боткина… Пуля попала ему в шею. Он упал навзничь. Выстрел Юровского сбросил царевича на пол, где он лежал и стонал. Повар пригнулся к углу. Я попал ему сперва в тело, а потом в голову. Лакей упал, я не знаю, кто его застрелил… Я не думаю, что кто­нибудь из нас попал в горничную. Она опустилась на пол, спрятавшись в подушки. Один из охраны позже проткнул ей горло штыком…»

Воспоминания Александра Стрекотина, красногвардейца из внешней охраны Дома Ипатьева: «Товарищ Ермаков, видя, что я держу в руках винтовку со штыком, предложил мне доколоть оставшихся в живых. Я отказался, тогда он взял у меня из рук винтовку и начал их докалывать. Это был самый ужасный момент их смерти. Они долго не умирали, кричали, стонали, передергивались. В особенности тяжело умерла та особа – дама (горничная Демидова – А.Д.). Ермаков ей всю грудь исколол. Удары штыком он делал так сильно, что штык каждый раз глубоко втыкался в пол».

Короткое, но безумно страшное по смыслу своему высказывание об участи цесаревича Алексея прозвучало в записанном на пленку в середине 1960­х интервью Исая Родзинского – участника уничтожения тел убитых членов царской семьи и их слуг: «Алексей 11 пуль проглотил, пока наконец умер… очень живучий парнишка…»

Читаешь эти «мемуары» с содроганием. Но сами участники расстрела царской семьи – по крайней мере некоторые из них – считали, что проявили себя в данной ситуации настоящими гуманистами.

Юровский: «Белогвардейская… и другая печать, в том числе и заграничная… старается изобразить нас как разбойников и палачей. А между тем великодушие пролетариата являет пример, не знающий образцов. …Какая красота: восставшие для раскрепощения человечества даже в отношении своих злейших врагов являют беспримерное великодушие, не оскорбляя, не унижая человеческого достоинства, не заставляя страдать напрасно людей, которые должны умереть потому, что того требует историческая обстановка. Люди строго выполняют тяжелый революционный долг, расстреливаемые узнают о своей судьбе буквально за две минуты до смерти…»

Никулин: «Считаю, что с нашей стороны была проявлена гуманность. Я считал, что если попаду в плен к белым и со мной поступят таким образом, то я буду только счастлив».

Рок комиссара

До сих пор так и не удалось составить точный перечень тех, кто входил в состав расстрельной команды. В книге с материалами расследования по «царскому делу», опубликованной не так давно Следственным комитетом, упомянуты 13 фамилий, но семь из них снабжены пометкой «возможно». Таким образом, на сегодняшний день доказано участие в расправе над императорской семьей и их слугами шести человек. Вот они – цареубийцы:

Юровский Яков Михайлович – комендант Дома Ипатьева – Дома особого назначения (ДОН), член коллегии Уральской областной ЧК (УОЧК), товарищ комиссара юстиции Уральской области, председатель Следственной комиссии Уральского областного ревтрибунала;

Никулин Григорий Петрович – помощник коменданта ДОН, начальник Летучего отряда УОЧК;

Ермаков Петр Захарович – военный комиссар Верх­Исетского завода;

Медведев­Кудрин Михаил Александрович – член коллегии УОЧК;

Медведев Павел Спиридонович – начальник охраны ДОН;

Кабанов Алексей Григорьевич – член УОЧК, начальник пулеметной команды ДОН.

Старшему, Юровскому, в тот момент было 40 лет, младшему, Никулину, – 23 года, остальным – от 26 до 34 лет. Кажется, впереди еще долгая жизнь, но не у всех участников беспримерной расправы она сложилась благополучно. Словно черная тень той зловещей ночи с 16 на 17 июля 1918 года накрыла этих людей.

Самым очевидным подтверждением нашей общей уверенности в том, что зло неминуемо будет наказано, стала судьба главного «расстрельщика» – Якова Юровского.

Он пережил своих жертв ровно на 20 лет. Поначалу казалось: дела у этого истового большевика складываются наилучшим образом. Уже через несколько дней после ликвидации царской семьи Юровский уехал из Екатеринбурга, который вот­вот должны были взять белые, в Москву, где был назначен начальником районной ЧК. Вернувшись в Екатеринбург после освобождения его от колчаковцев, занял высокий пост председателя Уральской ГубЧК. (Пикантный штрих: Юровский поселился почти напротив места своего недавнего «подвига» – ему с семьей выделили особняк Агушевича, расположенный рядом с Домом Ипатьева.)

Спустя несколько лет наступил «золотой период» в жизни комиссара. В 1921­м он был опять переведен в столицу и назначен как «проверенный товарищ» заведовать отделом в Гохран. Потом Юровскому доверили контролировать дефицитные финансы Наркомата иностранных дел: он работал в валютном управлении. В последующие несколько лет убийца российского императора сменил еще ряд руководящих должностей. Судя по их перечню, партийное руководство видело в нем настоящего универсала. Бывший чекист стал, например, замдиректора завода резинотехнических изделий «Красный богатырь» (здесь выпускали в том числе и популярные в ту пору калоши). А в 1928 году его перебросили на «культурный фронт»: назначили директором Политехнического музея.

В 1933­м экс­комиссару пришлось уйти на пенсию по состоянию здоровья: обострилась язва желудка. Врачи утверждают: подобный серьезный недуг может быть спровоцирован сильным нервным потрясением, так что цареубийце, вероятно, аукнулась­таки кровавая бойня, которую он с подручными устроил в подвале Дома Ипатьева. Окончательно доконала Юровского трагедия в семье: в 1935 году коллеги­чекисты арестовали его любимую дочь Римму, ставшую к тому времени крупным комсомольским функционером. Ее как «врага народа» отправили в лагерь.

Яков Юровский скончался 2 августа 1938 года в Кремлевской больнице от прободения язвы. По мнению специалистов­медиков, последний период его жизни при таком заболевании наверняка сопровождался мучениями от сильных болей.

Похоронили убийцу императора так, что его останки оказались в итоге спрятаны практически от всех. В духе тогдашней советской моды заслуженного большевика кремировали, а урну с прахом поместили в одну из ячеек колумбария «для избранных», который был оборудован в здании бывшей церкви Серафима Саровского на Донском кладбище.

Соседи Ельцина

Из тех, кто точно участвовал в собранной Юровским для ликвидации царской семьи расстрельной команде, расплата за содеянное первым настигла Павла Медведева. Вместе с красноармейскими отрядами он отступал из Екатеринбурга к Перми. Участвуя в обороне города, попал к белым в плен. Поначалу всё складывалось для Медведева вроде бы не так плохо: он сумел скрыть свое настоящее имя, вышел на свободу и устроился санитаром в госпиталь. Однако подвела излишняя болтливость: зимой 1919­го при общении с одной из медсестер проговорился, что довелось «караулить царя» – служить в охране Дома Ипатьева. «Сестричка» тут же сообщила об этом куда следует, и мужчину арестовали. Он стал одним из фигурантов дела о расстреле императорской семьи, которое вели колчаковцы. Провели несколько допросов, но Медведев отрицал свое участие в «акции». И всё­таки его настигло возмездие: начальник охраны Ипатьевского дома умер 12 марта 1919 года в тюремной камере от сыпного тифа.

Судьба некоторых других «расстрельщиков» сложилась куда более благополучно.

Григорий Никулин уже вскоре оказался на руководящей должности в столичном МУРе и за несколько лет работы там сумел зарекомендовать себя умелым организатором борьбы с уголовщиной. Важному муровцу даже выделили большую квартиру в центре Москвы. Потом Никулина перевели на «хозяйственный фронт»: довелось поработать управляющим трестом «Мосгаз», заведующим Мосжилотделом… Перед войной назначили начальником Восточной водопроводной станции. Его неоднократно избирали депутатом Моссовета, членом Мосгорисполкома. А после смерти в сентябре 1965 года заслуженного коммуниста похоронили на самом престижном кладбище – Новодевичьем.

Много лет спустя рядом с могилой Никулина появилась еще одна, в которой погребен первый Президент России Борис Ельцин, – кстати сказать, имеющий косвенное отношение к событиям зловещей июльской ночи в Екатеринбурге: именно Борис Николаевич, будучи руководителем Свердловской области в 1970­е, дал «добро» на снос «нежелательного памятника истории» – Дома Ипатьева.

Екатеринбургский чекист Медведев­Кудрин, также участвовавший в расстреле царской семьи, так и проработал в «органах» долгие годы. В 1938­м он был назначен на высокий пост – помощника начальника 1­го отделения отдела Особоуполномоченного НКВД СССР. Дослужился до звания полковника.

Всю жизнь этот человек гордился участием в расстреле семьи последнего императора. На старости лет даже отправил запрос в архив Свердловского обкома с просьбой подтвердить свое «непосредственное участие в расстреле бывшего царя Николая II и его семьи». Незадолго до смерти зимой 1964­го завещал передать в качестве подарка тогдашнему главе государства Никите Хрущеву свой браунинг, из которого он якобы убил царя. Тоже похоронен на Новодевичьем, неподалеку от Г. Никулина.

А вот Петру Ермакову из­за его малограмотности построить впечатляющую карьеру не удалось. Сперва служил «по тюремному ведомству», но позднее этого «специалиста», закончившего лишь церковно­приходскую школу, назначили… членом Научного общества при Свердловском областном музее революции. Под конец жизни «борец за светлое будущее» окончательно спился, деградировал и даже, по свидетельствам некоторых старожилов, просил милостыню на церковной паперти. Уже умирающего, Ермакова поместили в обкомовскую больницу, которая располагалась как раз напротив Дома Ипатьева. Так что смерть, наступившую в 1952 году, этот человек встретил рядом с местом самого страшного своего злодеяния.

Александр Добровольский