Анатолий Савин: «Без любви нет правды на земле»

Гостем очередного выпуска авторской программы Сергея Новикова «Диалоги» (телеканалы ОТР и «Регион­67») стал известный смоленский стоматолог­хирург, предприниматель, кандидат медицинских наук, поэт, член Союза писателей России Анатолий Егорович Савин. Предлагаем вашему вниманию газетный вариант этой беседы.

– Здравствуйте, Анатолий Егорович.

– Здравствуйте, Сергей Витальевич.

– Приветствую Вас в программе «Диалоги». Знакомы мы более тридцати лет и встречаемся изредка. Будем, как в жизни, на «ты»?

– Да, конечно.

– Знаешь, я впервые беседую с человеком, который переболел коронавирусом. Поэтому, конечно, и мне, и телезрителям интересно из первых уст узнать: как, что, когда?

– Это было в апреле.

– Прямо в самом начале эпидемии.

– Да, в самом начале. Пришёл с работы, неожиданно у меня температура поднялась. Вначале порядка 37,5, а к вечеру повысилась. Жена тоже затемпературила. Вызвали врача. Пришёл врач из первой поликлиники на Чаплина, молодой человек, посмотрел, послушал: «У вас всё нормально. Никаких проблем». А на завтра температура увеличилась до 38 градусов, недомогание появилось, слабость. Я уже к этому врачу не обращался – сразу на КТ.

– Компьютерная томография.

– Да, с женой вместе пришли, сделали КТ и рентгенолог говорит: «Вы знаете, у вас обоих двусторонняя пневмония, вирусная». Она не сказала, что ковид. У меня 60 процентов легких поражено, у жены – 80. Конечно, это было неприятно, но что делать? Мы обратились в первую клиническую больницу на Покровке, нас госпитализировали и там уже сказали, что это ковид. Впечатление, я скажу… Перегружена была больница. Там пролежали мы две недели. Надо сказать, что я очень благодарен сотрудникам больницы. Там были и волонтёры, и молодые врачи. С утра до вечера они занимались нами. И так потихонечку пошли на поправку. Но картина очень неприятная, особенно, когда видишь, как вывозят уже умерших. Рядом в палате лежал мальчик четырнадцати лет, умер. Это страшно.

– У вас, слава Богу, всё обошлось. Потом уже отрицательные тесты?

– Да, да. Серёжа, заболевание очень тяжёлое. Оно сильно действует на иммунную систему, на лёгкие. Пошёл в железнодорожную больницу обследоваться, они взяли кровь из пальца и сразу спрашивают: «Вы что, переболели ковидом?» – «А откуда вы знаете?» – «Ну как же, у Вас антитела». Это меня как­то обрадовало.

– А меня­то как обрадовало, что у тебя антитела! И наших операторов обрадовало! Анатолий Егорович, а страх смерти был?

– Я как­то не думал об этом.

– Ну а вот эти страшилки, что у нас все цифры занижены, что смертность намного больше. Что ты думаешь по этому поводу?

– Что касается статистики… У нас ведь как? Политику всегда примешивают. Тут надо максимально болезнью заниматься, а у нас стараются показать, что в России­то лучше, чем где­либо. Если бы была точная информация, люди бы верили в то, что говорят власти. А слухи, конечно, пугают людей, это понятно.

– Вот что Патриарх Кирилл сказал недавно: «Быть может род человеческий дошёл до некоей точки, и чтобы она не оказалась точкой невозврата, Господь погружает нас в такую ситуацию, чтобы мы могли увидеть тщетность того, чему отдаются лучшие годы жизни, всё напряжение ума и воли, поэтому главный вывод, который мы должны сделать из напасти –
это то, что такие события не могут происходить вне Божественного промысла. Это очень сильный и может быть даже последний звонок для всех нас».

– Я Кирилла хорошо знаю, много общался с ним и хочу сказать, что он человек мыслящий глубоко, и к его словам надо прислушиваться. Но в целом, я думаю, что у церкви тоже своя политика, они тоже используют это в своих целях.

– Вот раз уж ты об этом заговорил… Владимир Познер часто задает такой вопрос своему гостю: «Что Вы скажете Господу Богу, когда пред ним предстанете?». Сам­то он атеист, но как­то сказал, что если бы у него так спросили, он бы сказал Господу Богу: «Как тебе не стыдно допускать то, что ты допускаешь?» Поэтому здесь тоже две стороны медали: Бог нас наказывает, но, с другой стороны, он же наказывает всех.

– Да, всех в одинаковой мере. Я согласен с Познером. Я тоже, кстати, атеист. Нас система и время такими воспитали. Мы в своё время атеизм сдавали, если что не так – двойка… Рсскажу один случай. Когда я был директором департамента здавоохранения, женщина примерно пенсионного возраста пришла ко мне и сразу в слёзы. Я к ней: «Что такое случилось?» Она отвечает: «Вы знаете, я закончила смоленский медицинский институт, училась на одни пятёрки, а на экзамене по атеизму я отказалась хулить Бога и меня лишили диплома. Я всю жизнь страдала из­за этого. Сейчас времена меняются. Нельзя ли мне хотя бы восстановить диплом? Работать то начинать уже поздно».

– Дикость какая­то!

– Да, вот что они творили и не хотят признавать этого. Сейчас ходят, молятся. Господин Зюганов и ему подобные. А на самом­то деле, что вы натворили? Что вы сделали? Ведь церковь, как бы мы к ней ни относились, была источником культуры, источником многих нравственных начинаний. Люди не позволяли себе многое, потому что боялись Бога, верили в Бога. А потом, тут Кирилл прав, люди ушли от Бога.

– Давай поговорим о тебе. Я, конечно, хорошо знаю твою биографию. Ты родился в 1948 году в деревне Дурово в Сафоновском районе. Кстати, деревня эта жива сейчас?

– Да, жива. По сравнению с другими деревнями, ну не то чтобы процветает, но там всё нормально.

– Жалко, конечно, мало времени чтобы подробно рассказать о твоих родителях, потому что и Егор Григорьевич, и Евдокия Сергеевна – их жизнь достойна отдельного романа. Отец, которому грозило раскулачивание, согласился стать председателем колхоза, потому что у него уже было пять детей, и он был вдовцом. Воевал, вернулся, снова стал председателем. Здесь на него донос – мол, трофейных коров отдал людям –
посадили, после тюрьмы снова стал председателем. Какая судьба! А мать, которая вышла замуж за человека с пятью детьми.

– Да, перед самой войной.

– И родила вас ещё с братом и сестрой – троих детей. Ведь её собирались немцы повесить. Чудом спаслась. И потом второй случай, когда хотели бросить гранату в землянку, где она с вами пряталась. Тоже помог случай. Конечно, это поколение достойно такого преклонения…

– Страшно подумать, через что они прошли. Вот когда мне бывает трудно, я думаю, Господи, мы даже близко не переживали того, что испытали мои родители и их ровесники.

– Что у тебя от отца?

– Он был человек прямой, независимый и в поступках, и в суждениях. Для него неважно было, какой начальник приехал, он выходил и говорил всю правду. Это у меня тоже есть. Отца за это, конечно, не любили. У нас ведь не любят независимых людей. Больше любят тех, кто подхалимничает, угодничает.

– Ты рассказывал в интервью «Смоленским новостям», что, когда Сталин умер, отец сказал: «Так тебе и надо, рябая сволочь». Он понимал, что такое Сталин.

– Да, он же прошёл войну. До войны он был коммунистом, верил во всё это. А пройдя войну, в том числе Сталинград, Курск, где был несколько раз ранен и видел всю эту картину, видел все эти часто неоправданные жертвы, совершенно изменил взгляды и отношение к Сталину.

– А потом ещё и репрессировали.

– Да, поэтому его можно было понять.

– Когда умерла твоя мама Евдокия Сергеевна, ты написал такие строки: «Тебя к себе земля взяла, а мы полмира потеряли». Очень прон­зительно сказано. Тебе­то уже было почти пятьдесят, когда мама умерла, а я маму потерял в 32 года, поэтому мне, конечно, эта боль очень знакома.

Итак, после школы ты поступил в медицинский институт, на стомотологический. Ну, в стоматологию, как всегда считалось, идут люди, потому что понимают, что стоматолог без куска хлеба не останется. Так стоматология и призвание – это вещи совместимые?

– Видимо, у каждого по­своему. Я из армии пришёл и хотел в физинститут поступать, потому что я спортом занимался.

– Боксом, насколько я знаю.

– Да. А брат Николай говорит: «Толь, ну что ты пойдёшь в физинститут, бегать, прыгать всю жизнь. Вот медицина –
это такая глубокая вещь, надо спасать людей, помогать. Вот открывается факультет новый – стоматологический, очень интересная профессия, технически самая оснащенная». Поначалу я просто поддался уговорам, а потом полюбил эту профессию, очень она мне понравилась. И люблю до сих пор.

– Я большой кусок твоей жизни сейчас опускаю – и учёбу в институте, и работу в Сафоновском районе, где ты освоил и челюстно­лицевую хирургию. Позднее в институте защитил диссертацию и выпустил очень много учеников. Я сразу в 1991 год, когда ты был назначен директором Департамента здравоохранения. Назначал Валерий Петрович Фатеев, наш первый губернатор, и вот выдержка из твоего интервью 30 ноября 1991 года в газете «Смоленские новости»: «Наша стоматология на таком уровне, что она стала опасной и для пациентов, и для врачей. Думаю, что как раз стоматологические поликлиники следует в первую очередь приватизировать. Если не коллективы, то пусть их берут богатые спонсоры, только бы обеспечить уровень». Так что получается, мечта сбылась? Это было правильно сказано?

– Что такое была советская стоматология? Я напомню, что это был натуральный конвейер, то есть человек приходил к стоматологу­терапевту, терапевт лечил, но оснащенность была очень плохая и качественно вылечить он просто не мог. Далее этот человек шёл к хирургу, хирург извлекал этот зуб, выбрасывал, а потом ортопед восстанавливал. Это был конвейер по лишению зубов.

– Я так хорошо знаю, что такое советская стоматология, не дай Бог!

– Были очень хорошие врачи, они вкладывали душу, но достигнуть результата с тем оборудованием просто не могли. В отдельных случаях были неплохие результаты, но это не меняло ситуацию в целом.

– Вообще приватизация и темпы приватизации, которые диктовались тогда сверху, подвергались серьёзной критике. Я знаю, что и тебя критиковали за то, что, стремился скорее отдать стоматологию в частные руки.

– Я, кстати, не переменил своё мнение. Моя позиция была верная. В любом случае государственные клиники отстают от частных.

– Я не буду рекламировать стоматологические кабинеты «Доктор Савин», хочу только спросить: вот сейчас на каждом углу в Смоленске частные стоматологические кабинеты, поликлиники, это хорошо или плохо?

– В принципе, хорошо. Конкуренция заставляет людей работать и улучшать качество. Сказать, что все поголовно хорошо работают, не могу. Есть клиники, деятельность которых в основном направлена на получение денег, а качество – не первостепенная задача. Ведь чтобы было хорошо, нужно обучать персонал, то есть направлять туда, где лучше технологии, чтобы они изучали их и повышали свой уровень. Нужна закупка современного оборудования. Далеко не все так поступают. А конкуренция – это всегда двигатель прогресса. Даже если ты давно работаешь и есть сложившееся какое­то понимание и принципы, всё равно, если видишь, что тебя обходят, тебе надо подтянуться обязательно. Я, например, не жалею средств и направляю своих врачей в Питер, в Москву, и даже за границей они были – в Чехословакии, в Турции, в других странах.

– Сейчас совсем другое поколение врачей. И многое в них настораживает.

– Разные бывают молодые, разные бывают пожилые. Ещё когда был преподавателем, я говорил иногда студентам: «Лучше бы ты пошёл лес валить, и пользы бы было больше, и люди бы не страдали от тебя». На самом деле, если человек устремлён, ему это нравится, он вкладывает душу в это, то он быстро становится профессионалом. И, главное, что у молодых энтузиазм большой,  желания, и энергии много, они могут многое постигнуть. А бывают вот такие – как­то поступили, каким­то образом закончили, но эта работа не предмет их любви….

– Молодой сразу видит: это выгодный клиент, с этим надо работать, а этот – ну… Нет?

– С этим я согласен, есть такая категория. Они и поступают в институт уже с таким настроем – деньги превыше всего.

– Я упомянул Валерия Петровича Фатеева, с которым мы с тобой прекрасно знакомы, и дай Бог ему здоровья, он в Москве, в этом году ему исполнилось 74 года. Прошло 27 лет после его поражения на выборах в 1993 году. Каким он представляется тебе сегодня?

– Когда я его увидел, узнал, меня поразили его крайняя строгость, требовательность. Я считаю, что в принципе руководитель такого уровня и должен быть таким. Это же не дело, когда у нас снимают министра, который все завалил, а через некоторое время он уже сидит рядом, как советник президента. То есть я считаю, что должна быть ответственность, а так получается, свой­чужой. Я категорически против такого. Что касается Валерия Петровича, то я считаю, что у него был «синдром Бонапарта», он считал, что он прав и всегда прав. Если бы он немножко был к людям добрее, уважительнее…

– Ведь он мог победить на тех выборах, если бы, конечно, более бережно относился к кадрам.

– К народу, да.

– Я думаю, что, если бы он победил в 1993­м году на выборах губернатора, он бы и сам стал другим, он бы сделал выводы, и развитие Смоленщины шло бы по нарастающей.

– Согласен, но он был самоуверен крайне. Я помню, как мы ехали с ним из Угры в Москву, и ему звонит Анатолий Чубайс: «Как там у вас?» – «Буду выигрывать, причём с двукратным преимуществом». Я слушаю, думаю, что он говорит?! Вот у него было такое представление.

– С уходом Фатеева и для тебя настали сложные времена. Не буду голословным, потому что в одном из твоих сборников я прочитал такие строки: «Мой выбор, видно, неудачен. Мне б кузнецом, а не врачом. Да только что теперь судачить, коль раньше это не учёл?» И это 93­й год. Наверное, вырвались эти строки в связи с большими тогда твоими проблемами и в жизни, и на работе.

– Знаешь, вот даже не хочется вспоминать об этом периоде. Хотя, вспомнить есть что. Когда меня назначили проректором мединститута, это вызвало крайне негативную реакцию. Я не скажу, что всего института, а определённой группы людей. А там была такая группа, которая постоянно принимала вступительные экзамены, и, естественно…

– …не бескорыстно.

– Да, не бескорыстно. Я всегда был категорическим противником этого. И они это знали, поэтому мне доставалось. Все предложения, которые я пытался до руководства донести, отвергались с ходу. В общем было непросто.

– Тогда всем было не просто, потому что, ты помнишь, какие были надежды у нас на Бориса Николаевича Ельцина, на того же Чубайса, на Гайдара, то есть на всех демократов были большие надежды. Была эйфория, что вот сейчас всё изменится, но, к сожалению, мы горько ошиблись во многом. Да, появилась свобода, но что касается экономики, что касается социальной сферы, конечно, здесь разочарование было сильное.

– Но тем не менее, при всех разочарованиях, которые там были, а у меня к Ельцину большие были претензии, особенно, конечно, по поводу его пьянства, это же немыслимо, чтобы человек такого уровня так себя вёл, он дискредитировал не только себя, но и демократическое движение, в целом, – но всё равно сохранялась надежда, что всё это пройдёт, мы на правильном пути и будет лучше. А потом это всё ушло. А сейчас чего не хватаем нам всем? Именно этой надежды.

– Ты – член Союза писателей России, я знаю хорошо многие твои стихи, и вот эта боль за Россию, она пронизывает всё твое творчество. Ну, например: «В стране такой мы родились, где человеку больно, где властен мрак, бесправна жизнь, в ней трудно быть довольным». И ещё: «В стране, где много дураков и скверные дороги, на протяжении веков идут реформы, а в итоге – у власти много дураков и скверные дороги». Так что, всё­таки был прав философ Бердяев, который сказал, что Россия – это не страна, это экспериментальная площадка для Господа Бога, который показывает всем на нашем примере как не надо?

– В принципе, если вспомнить историю, разные были периоды, были иногда и неплохие, взять того же Столыпина, да и Екатерина II много очень сделала и достойно себя вела, но, тем не менее, действительно, какая­то планида висит над Россией. Ну, прежде всего, не было свободы никогда. Я как­то был в Германии, и немцы говорили: «Как вы здорово поёте. Откуда такие песни у вас?» Я им сказал: «Народ наш никогда не знал свободы. И только в песнях он свою душу изливал». Ведь только в 1861 году крепостное право отменили.

– Кстати, в это время в Лондоне уже метро строили.

– Да, и уже демократия была, и законы были определённые. Мы в этом плане как­то обделены.

– Если говорить о поэзии, то ты ведь рано начал писать стихи.

– Писал студентом ещё.

– А сейчас уже семь сборников. И стихи, я уже приводил пример, они и о России, и о любви. Знаешь, я недавно сделал программу, посвященную памяти Валерия Ефимовича Рудницкого, и хочу его авторитетное мнение зачитать о поэзии Анатолия Савина: «Его поэзия искренна, предельно открыта и проста для восприятия. Он не боится поделиться с читателем самым сокровенным, личным. И читатель превращается в собеседника. Это бывает редко и дорогого стоит». Я считаю, что здесь всё сказано правильно. Но, как это рождается? По­разному же бывает: кто­то ищет первую строчку, и от неё всё идёт, кто­то каждый день садится к столу, как к станку, и что­то пытается писать, кто­то ждёт вдохновения сверху. Как у тебя?

– Прежде всего хочу сказать, что Валерий Ефимович для меня очень значимый человек. Мы дружили с ним. Так жаль, что он ушёл. Что сказать? «Моя поэзия открыта, в ней наносного ничего, лишь в ней реальная палитра и муки сердца моего». То есть у меня всё это в душе, в сердце, и когда это выливается в стихи, я как бы немножко разряжаюсь, мне становится легче. А как сказал о себе Есенин: «Я – Божья дудка». На самом деле что­то в этом есть.

– Это или дано, или не дано.

– Да, мне не нравятся поэты, которые как раз выдавливают из себя всякое…

– Валерий Брюсов сказал, что можно стать оратором, можно стать публицистом, но поэтом надо всё­таки родиться.

– Это образ мысли, образ жизни, где начало такое духовное.

– Чем ты отличаешься от многих других поэтов, но сходишься в этом с Валерием Ефимовичем Рудницким, это тем, что на твои стихи написано немало песен.

– Да, более тридцати.

– Ты познакомился тогда с композитором Валерием Михеенковым, Царство ему небесное, а сейчас сотрудничаешь…

– С Селезнёвым Владимиром Яковлевичем. А исполняет песни Александр Черненков – прекрасный певец. Мы ездим по разным городам, концерты устраиваем. Народ на это как реагирует! Столько положительных эмоций!

– Я хочу сказать, что ведь не каждые стихи можно положить на музыку, даже гениальные. Ты, когда пишешь стихи, чувствуешь – вот это будет песня?

– Я очень жалею, что не стал музыкантом, да и не мог, потому что в деревне кроме гармошки ничего больше не было. А музыка – это великая вещь, она возвышает, она вдохновляет, она крылья даёт, и как­то это чувствуешь, когда пишешь.

– Как живётся тебе в Союзе писателей России?

– Да как сказать… Меня несколько раз выдвигали лауреатом премий имени Исаковского, Твардовского и каждый раз – мимо. Вот был Смирнов Виктор Петрович, хороший поэт, да и человек он неплохой, но вот случай расскажу. Как­то раз он зубы делал у меня, уже заканчивали мы работу, и он говорит: «Ты сделаешь мне зубы бесплатно? Тогда получишь премию». Я говорю: «Если таким образом ты оцениваешь моё поэтическое творчество, то мне это не надо». А он в ответ: «Ну, ты неправильно тогда понимаешь вообще постановку вопроса в литературе». В принципе, так, по­моему, это и продолжается во всём – ты давай мне что­то сделай, а потом я тебе. Так что…

– Есть единомышленники?

– Практически нет.

– Как у Александра Блока – «поэты друг друга встречают надменной улыбкой»?

– Да, вот это доминирует.

– Я хочу вернуться к твоим стихам, вот к этим строкам: «Был я прежде ранимым и отчаянным был, только время незримо охладило мой пыл, знаю цену потерям, и спасенья не жду», и заканчиваешь так: «Но от радости прежней не осталось следа, покидает надежда, словно берег вода». Ну и всё­таки, Анатолий Егорович, как с надеждой то?

– Так вот, то, о чем уже сказал тебе – раньше была надежда, потом она стала исчезать. Я думаю, всё будет зависеть от ближайшего времени, от перемен в стране, а они будут – неизбежно. Мы видим поля, которые не засеиваются, не пашутся. Народ, который нищает. А мы гремим, говорим… А словами­то душу не утешишь. Когда­то всё это придёт в норму. Россия не может так жить. Это однозначно. Так жить нельзя.

– Спасибо большое. И в заключение попрошу прочитать еще одно стихотворение.

Без веры и не жди добра –

Как эта истина стара.

А без любви нет правды на земле.

Но кланяясь не образам,

Вы служите земным тузам,

Вы верите земным тузам,

Среди которых Бога нет.

Так не ропщите на судьбу,

Не ту избрали вы мольбу,

Бог не услышит вас,

И ваш бессилен глас.

Пеняйте только на себя,

Не выбирайте, не любя.

Есть божий дар – любовь.

Всё от любви, всё от неё,

Ей нет преград на белом свете.

И солнце потому встаёт,

Что есть любовь, цветы и дети.

Иначе и не может быть,

Ведь всё иное в мире тленно.

В веках любви свивая нить,

Жизнь торжествует во Вселенной.

– Спасибо большое и, закольцовывая нашу беседу, хочу ещё раз тебя поздравить с выздоровлением и пожелать здоровья, здоровья, ну и, конечно, стихов новых. Успехов, Анатолий Егорович!

– Спасибо, Сергей Витальевич.

P.S. Видео­версию беседы смотрите на сайте газеты «Смоленские новости» в раделе «Видео».