Константин Куликов: «Художника перехвалить нельзя»

Гостем очередного выпуска авторской программы Сергея Новикова «Диалоги» (телеканалы «ОТР» и «Регион­67») стал известный смоленский скульптор, член Союза художников России Константин Куликов. Предлагаем вашему вниманию газетный вариант этой беседы.

– Здравствуйте, Константин Федорович.

– Здравствуйте.

– Я очень рад Вас видеть в программе «Диалоги», вообще рад с Вами познакомиться. Конечно, я о Вас много слышал, много читал и знаю Ваши работы: и памятник князю Ростиславу в Рославле, и памятник, посвященный Женщине­матери, труженице и солдатке в Ельне, и бюст Исаковского, и много других работ. Что тут говорить, Вы признанный мастер.

 Константин Федорович, вот с кем из поэтов ни поговоришь, они всегда скажут – поэтами не становятся, поэтами рождаются. У скульпторов как?

– Судя по себе, я Вам скажу, что скульпторами рождаются. Моя скульп­турная карьера началась в самом раннем детстве, как только мне подарили первый пластилин. Я любил, очень любил лепить, и до сих пор люблю, я без этого жить не могу. А моя первая профессия – кузнец. А это ведь тоже лепить. Вы знаете, каким пластичным под молотом становится металл, разогретый при температуре 1150 градусов!

– А как Вы попали в кузнецы?

– Сейчас это называется колледж, а тогда это было училище. Мне понравилась эта профессия.

– Это во Владимирской области?

– Да, у себя на родине. Сначала хотел стать литейщиком, как все в округе, а потом стал кузнецом.  Я с отличием окончил училище. Мне очень там понравилось. Всё, конечно, зависит от педагогов. Мне попался педагог Виктор Федорович, отличный профессионал. Он меня в течение года научил всем премудростям ковки и дальше, когда мы работали вместе, просто наблюдал за мной, подсказывал какие­то новые приемы.

– А есть сейчас кузнецы?

– Есть, конечно. И как раз сейчас, в наше время, ковка возрождается очень сильно. Именно вот такая ручная ковка – это всевозможные решетки, ограды, реставрации.

– Константин Федорович, а как Смоленск оказался в Вашей жизни?

– Я во Владимире познакомился со своей супругой – архитектором Натальей Арсеновной, я тогда был уже художником. Мы расписались. И ее отец нам сказал: «Вы что тут ютитесь во Владимире в общежитии? Езжайте в Смоленск, там есть квартира». И мы сюда приехали. Приехали в готовую квартиру. Нам очень повезло, потому что в квартире было всё – ложки, вилки, простыни – всё от начала до конца.

– Чья это была квартира?

– Родственников.

– Понятно. Вы, получается, где­то сорок лет в Смоленске?

– Да, с 1982 года.

– Какие мы – смоляне? Нас что­то отличает?

– Смоляне, как люди, похожи на всех остальных, ничем они не отличаются. В Смоленске очень красивые девушки, это все отмечают…

– …привет Наталье Арсеновне…

– …гостеприимные, отзывчивые, в общем, хорошие люди. Но есть одна черта, отличающая смолян. Вот мы сегодня на встречу пришли оба вовремя, но для смолян это вещь невозможная, нехарактерная – приходить вовремя на встречу.

– Я знаю, что какое­то время Вы работали вместе с народным художником России, всеми смолянами уважаемым Альбертом Георгиевичем Сергеевым. Каким он Вам запомнился?

– Альберт Георгиевич не был моим преподавателем как таковым, потому что я не был его студентом. Я учился в Витебском педагогическом институте, но в течение семи лет я работал под началом Альберта Георгиевича, и вот поэтому в течение этих семи лет я был его учеником. Мы встречались с ним постоянно. Если студенты встречались на несколько часов в неделю, то мы днями работали бок о бок. У меня не было творческой мастерской в те годы. Моя творческая мастерская была в СмолГУ, в подвале – там шесть или семь помещений, все были в моем распоряжении. Там я и творил под руководством Альберта Георгиевича. Все мои работы проходили через него, через его критику, через его добрый взгляд.

Как он работал? Иногда словами объяснял, но когда он брал в руку стек, можно было на камеру снимать. Он так виртуозно работал, так артистично, так красиво двигались его руки – это было бесподобно! Он мне и про войну рассказывал, и про свое участие в ней, конечно, веселые истории тоже.

– Представляете, как долго я живу? Он же был гостем программы «Диалоги»! Его даже некоторые называют великим. А сегодня великие скульпторы, на Ваш взгляд, есть?

– Я не назвал бы их великими, но есть скульпторы, которые мне очень нравятся – это председатель Союза художников России Андрей Ковальчук. Могут сказать, ну это Ваше начальство, но мне действительно очень нравятся его скульптуры, его композиции, у него очень интересные работы, реалистичные. Он мастер реалистичной скульптуры. Есть еще один скульптор, ныне живущий, Франгулян, но у него более стилизованная скульптура.

– Автор знаменитого памятника жертвам сталинских репрессий…

– Да. Вот этих двух я назову. У нас, из ныне живущих, это Людмила Александровна Ельчанинова. Я ее выделяю из всех наших смоленских скульпторов и как вообще мастера, и как мастера декоративной скульптуры.

– Константин Федорович, я нашел в одном Вашем интервью такое высказывание: «С детства созрело такое ощущение, что каждая моя скульптура что­то меняет в этом мире». Ну как­то это самонадеянно…

– Нет, не самонадеянно. Это основа творчества, которая внутри находится. Все художники, по моему мнению, живут в своем внутреннем придуманном мире, в своем пространстве, это свободные люди. Они только сами себя могут ограничивать.  Только сам художник может расширять или сужать свой собственный мир, и поэтому скульптура для меня –
она живая, она реалистичная. Меняет или не меняет? Для меня меняет, потому что, например, вот Михаил Савицкий, художник­оформитель, с которым я когда­то работал, очень интересная личность, он давно ушел из жизни, я поискал информацию о нем. Информации нет никакой. Я же давно уехал из Владимира, и во Владимире ничего нет. И я вылепил его портрет. Вот, пожалуйста, я изменил реальность. Не было Михаила Савицкого – появился Михаил Савицкий. Я изменил эту реальность. Теперь он есть. Я считаю, что всё­таки я меняю реальность.

– Вы затронули очень важную проблему – умение человека быть уверенным в самом себе, не испытывать комплекс неполноценности, когда только и думаешь о том, как отреагируют окружающие. Это ведь одна из важных проблем в жизни человека.

– Да, и для художника это очень важно, потому что если мы берем какое­нибудь произведение искусства, можно со стопроцентной уверенностью сказать, что на любое, даже на очень гениальное произведение искусства отклики будут 50 на 50. 50 положительных, 50 отрицательных. И зачастую люди, которые высказываются отрицательно, очень активные, а те, кто положительно оценили, просто получают определенное удовольствие и уходят, не вступая в полемику.

– Художник должен помнить слова Михаила Жванецкого: ко всем лицом не повернешься.

Я встречаюсь в этой программе со многими творческими людьми – поэтами, писателями, композиторами, но только художники, вернее сказать, особенно художники, ностальгируют по советскому времени, потому что были так называемые заказы, и, я так понимаю, дистанция от замысла до воплощения была короче.

– Ну живописцы, может, и ностальгируют по советскому времени, но я замечу, что у скульпторов сейчас более благодатное время, потому что в советские времена только при Брежневе, где­то в 60­е годы, начали ставить в Советском Союзе памятники, посвященные Великой Отечественной войне. И они тоже были очень единичны, и чтобы получить заказ в советское время на какой­то памятник, надо было пройти большой путь от начинающего до достаточно маститого художника. Сейчас – более демократичное время, и скульптурных памятников в стране ставится больше. Поэтому скульпторам живется, можно сказать, веселей. Конечно, мало у нас гражданских памятников, мало декоративной скульптуры. В соседней Польше, допустим, этого всего больше. Хотелось бы, чтобы и декоративная скульптура была. Но тем не менее заказы у скульпторов есть, есть надежда сделать какие­то работы. А что касается ностальгии по советскому времени… Ведь всё­таки тогда была жесткая цензура. В настоящий момент художникам можно писать на любую тему и творить на любую тему.

– Вы затронули проблему цензуры. Я проведу аналогию с эстрадой. Вот были песни про комсомол, про партию, но было много прекрасных песен и о любви, и были так называемые художественные советы, которые говорили – вот эта песня качественно сделана, она пойдет, вот эта – нет. То же самое, наверное, можно сказать о скульптуре. Идеология идеологией, но учитывалось еще и качество. Сейчас таких советов нет, твори, что хочешь, делай, что хочешь, и выставляй, что хочешь. Вот это хорошо или плохо?

– Худсовет худсовету рознь Я помню свою первую скульптуру – памятник песне «Катюша» на стихи Исаковского, музыка Блантера, на берегу реки Угра она должна была стоять. У нас был художественный совет, в него входили Альберт Георгиевич Сергеев, Людмила Александровна Ельчанинова. Вот они могли дать дельный совет по всем параметрам.

Всё­таки художественный совет… Всё дело в том, какой он – позитивный или который зарубает всё подряд. Вот позитивный художественный совет, именно совет, который дает советы, – вот он очень нужен, я считаю. Он нужен в любом случае. Вот в настоящий момент я делаю портрет Николая Ивановича Рыленкова, нашего известного смоленского поэта и писателя, в мастерской у меня побывало огромное количество народа, и я эту работу показываю. Смотрят и профессионалы, и просто зрители. Это, скажем так, импровизированный художественный совет, потому что слушать, как они ее воспринимают, очень важно. И еще – всё­таки я не считаю это слово плохим – цензура.

– Да, цензура цензуре рознь.

– Потому что откровенную халтуру в той же самой эстраде и в той же самой живописи и скульптуре тоже пропускать не надо, я считаю.

– Константин Федорович, вот Вы сейчас сказали, что приходят разные люди смотреть бюст Рыленкова… Мы о бюсте еще поговорим. Но вот тоже проблема, я говорил о ней и с губернатором, и с мэром. Сейчас такая установка – как будет выглядеть двор, должны решать жильцы: куда поставить скамейку, куда – детскую горку. А я всегда говорю, что это должны решать всё­таки профессионалы, архитекторы, дизайнеры, которые должны выслушать этих жильцов и сказать, например, ну нельзя здесь ставить скамейку, потому что это будет плохо. Так и здесь, мне кажется, пусть лучше бюст Рыленкова оценивают люди профессиональные, которые могут Вам что­то подсказать, посоветовать. Ведь дилетантизм процветает сейчас во всех сферах!

– Это есть, но всё равно к мнению зрителей прислушиваться важно. Почему? Вот, например, мы создали монументальное произведение, оно украшает город, и преимущественно кто будет плодами труда пользоваться? Это жители. У меня был интересный случай. Я делал портрет конкретного человека, деревенского жителя, который почил, и я привез памятник, он был в металле, в алюминии. Я привез его туда на суд зрителей. Его все посмотрели, начали делать свои замечания, а его супруга посмотрела на него и сказала, я запомнил ее слова: «Что вы хотите? Это же скульптура, он железный и он красивый, монументальный. А живого Кольку вы здесь не найдете, здесь немножко разные вещи. Смотреть надо!»

– Какая хорошая колхозница.

– Да. Она сказала, что это он – и всё!

– У Александра Блока есть такие строки: «За городом вырос пустынный квартал на почве болотной и зыбкой. Там жили поэты – и каждый встречал другого надменной улыбкой». К смоленским скульпторам это относится?

– Это не только к скульпторам относится, а и к живописцам, и к графикам. Есть такой грешок – жалеть добрые слова для своих товарищей – у многих. Вот в прошлом году на открытии молодежной выставки один из выступающих начал говорить такие слова: «Вы никому не нужны, такое трудное время…» Я не выдержал и сказал: «Ребята, не верьте никому, у вас сзади за спиной растут крылья, вы нужны, вы необходимы, раскрывайте свой талант, показывайте, что безобразно в этом мире, что красиво, любуйтесь сами и показывайте это другим». Говорят, молодого перехвалить можно. Ничего подобного. Нельзя перехвалить. Без этих добрых слов, которые мы обязаны говорить друг другу и всем остальным, художник хиреет, чахнет. В нем появляются сомнения по поводу нужности своего искусства в этой жизни.

– С молодежью понятно. А Вам легко похвалить, к примеру, Людмилу Ельчанинову, Петра Фишмана, Татьяну Невеселую?

– Для меня легко, потому что я очень искренно и честно отношусь к скульптуре. Вот когда сам делаешь какую­то работу, проходит время, эта скульптура уходит в жизнь. Пока ты ее лепишь, она твоя, она в твоей душе живет, ты с ней родной, близкий. Через некоторое время эти связи рушатся, и она уже живет своей собственной жизнью. И ты видишь ее как посторонний зритель, и зачастую бывает так, что что­то тебе в этой скульптуре нравится, а что­то ты бы уже и переделал. Но это не значит, что ты должен ругать эту скульптуру. Вот мемориальная доска Борису Васильеву. Петр Аронович Фишман ее делал. Я посмотрел на эту доску мемориальную и могу Вам сказать – естественно, я бы доску сделал по­другому, потому что у меня другое художественное видение, не такое, как у Петра Ароновича, но полюбоваться тем, что сделал он, это мне ни грамма не мешает, и сказать, что она у него получилась. Или, например, скульптура Марии Клавдиевны Тенишевой в Талашкино Людмилы Александровны Ельчаниновой. Я ее хвалю, и Людмиле Александровне это говорил. Она сделана рукой Ельчаниновой, там почерк ее читается, там всё состоялось, но опять­таки поправлюсь, что если бы я делал эту скульптуру, я бы сделал ее по­своему. Но это не значит, что ее скульптура мне не нравится.

– У Вас есть такой скульптурный портрет, он называется, если не ошибаюсь,  «Искупление» – человек с терновым венцом на голове или даже колючая проволока там… Часто ли Вам как скульптору в Смоленске приходилось, фигурально говоря, надевать такой мученический венец? Как живется скульпторам в Смоленске?

– Когда был жив Альберт Георгиевич Сергеев, вокруг него мы были более сплоченные, потому что практически все мы, исключая Людмилу Александровну Ельчанинову, были учениками Альберта Георгиевича. Прошло время, мы повзрослели, разошлись наши пути. С некоторыми скульпторами я даже близко дружил, например, с Александром Семеновичем Парфеновым, мы были в молодости близкими друзьями, сейчас он преподает в университете, я в другом месте, встречаемся мы гораздо реже.

– Я не про коллег Ваших спрашиваю, я­то имею в виду тех, кто у нас руководит культурой. Власть я имею в виду.

– Хотелось, чтобы мы были более востребованными. Вот Альберт Георгиевич Сергеев – почетный гражданин города, народный художник России, профессор. Всё это дала ему советская власть. Альберта Георгиевича сделала та власть, которая была на Смоленщине. Его памятники знаменитые, и в Смоленске, и в многих городах области, –
ими все гордятся. Именно Смоленщина сделала его таким великим. А если у скульптора не будет работы, заказов, то он никогда и не вырастет в большого художника. Я считаю, что надо больше обращать внимания на скульпторов и привлекать именно своих. Бытует такое мнение в последнее время – давайте мы пригласим какого­нибудь «великого» московского скульптора, и он сделает нам тут шедевр. Хочу сказать, что совсем не обязательно он сделает шедевр. Если мы всех героев, которые были у нас здесь на Смоленщине, так или иначе знаем, мы читали о них, слышали, и они нам стали родными, то чужой художник этого лишен. Я считаю, что у нас достаточно скульптурных сил на Смоленщине, чтобы памятники все в Смоленске делали смоленские мастера.

– Кстати, Ваш коллега Валерий Степанович Гращенков то же самое говорил в этой программе. Удивляет, – сетовал он, – эта практика приглашения каких­то скульпторов московских, белорусских.

Взять хотя бы памятник на площади Победы, который я считаю крайне неудачным. Заказали бы смоленскому скульптору, и мне кажется, он был бы намного лучше сделан. Но это мое личное мнение. Как Вы считаете?

– Это конкурсный памятник, и грешным делом я был в жюри этого конкурса. Нам понравился не этот вариант, понравился вариант другого скульптора. Кому нам? Были представители Союза художников, нас было трое во главе с Машковым, он тогда был председателем. Были архитекторы. Всего творческой интеллигенции было на этом конкурсе восемь или девять человек, и все они за этот второй памятник и голосовали. Но первый ветеранам понравился больше, и они большим количеством голосов проголосовали за него.

– Но это опять к той же теме. Ветераны уйдут, к сожалению, а памятник останется. Ну теперь уж что… Давайте поговорим о бюсте Николая Ивановича Рыленкова, которым Вы сейчас занимаетесь. Я слышал только отголоски какой­то подковерной борьбы, которая Вам мешает. Вы сказали, что уже многие люди его видели. Я его видел на фотографии. У меня лично он не вызывает никакого отторжения. Всё идет по плану?

– Основной камень преткновения… Вот как мы говорили – негатив всегда очень активен. И вот сейчас появился активный негатив, который вообще­то в теме не был. Опомнился, что называется. На улице Докучаева главным архитектором города Васнецовым давно утверждена Литературная аллея. Уже сделан проект, делались дипломные работы, кстати, в СмолГУ. Работа проведена большая, и Литературная аллея начала обретать свои черты. На ней уже стоит памятник Борису Васильеву работы Валерия Степановича Гращенкова и бюст, который сделал я, Александра Беляева. Поставлен он, кстати, на народные средства. Мы с архитектором работали вместе бесплатно над этим бюстом.

– С Вашей женой Натальей.

– Да­да, она собирала деньги. Мы нашли только на материалы и поставили его. И вот тогда, как раз на открытии бюста Беляева, возникла идея продолжить аллею и поставить бюст Николая Ивановича Рыленкова. Это было два года назад. И я за эти два года сделал достаточное количество эскизов. Я приглашал, кстати, и моих оппонентов тоже к сотрудничеству. Они по своим причинам отказались. А сейчас делают вид, будто им никто ничего не рассказывал. Но главная претензия состоит в том, что великий поэт Николай Иванович Рыленков достоин не бюста, а большого полноценного памятника. Мы отвечаем на это: ребята, у нас в настоящий момент собрано средств реально только на бюст и только на Литературной аллее, нигде больше. В продолжение этой аллеи запланированы бюсты и Мурзакевича, и других наших известных смоленских литераторов, а памятник – это дело будущего, когда будут средства на него. У нас есть улица Рыленкова, есть библиотека имени Николая Ивановича Рыленкова. То есть место в Смоленске, где можно поставить полноценный памятник, найдется.

– Оппоненты должны были продолжить свое выступление такой фразой: не позднее чем через год мы соберем необходимую сумму и поставим полновесный, в рост, памятник Николаю Ивановичу Рыленкову. Вот если бы эта фраза прозвучала, тогда бы это имело смысл… А так разговоры, разговоры…

– Я с Вами согласен.

– Но по­моему, Игорь Васильевич Ляхов, председатель областной Думы, поддерживает Ваши начинания.

– Да. Я показывал этот бюст многим, в том числе и тем, кто видел при жизни Николая Ивановича Рыленкова, все отмечают высокое портретное сходство.

– Мне кажется, что здесь камнем преткновения является еще и позиция Ирины Николаевны Рыленковой, дочери поэта.

– Ирина Николаевна хочет, чтобы был именно полноценный памятник Николаю Ивановичу Рыленкову, поставленный при ее жизни. Но я еще раз повторяю: у нас, у нашей инициативной группы, которая состоит из известных журналистов, писателей, творческих объединений, библиотек, литобъединений, средств на полноценный большой памятник нет. Мы занимаемся как раз Литературной аллеей, которая будет туристическим маршрутом.

– Константин Федорович, а Вы дорогой скульптор?

– Нет. Я всегда исхожу из того, сколько средств на ту или иную скульптуру есть у заказчика, и всегда вхожу в положение. Приведу пример. Три года назад я сделал в Ершичах памятник морпеху, погибшему в Сирии, Андрею Леонидовичу Тимошенкову. У меня спросили: «За сколько мы можем сделать памятник по минимуму?» Я даже сумму могу назвать. Мы сделали весь этот памятник вместе с постаментом за триста тысяч.

– Это считается мало?

– На одну бронзу уходит около двухсот тысяч.

– Константин Федорович, цитата: «Никогда артисты, художники не должны соединяться браком. Каждый художник, писатель, артист любит лишь свое искусство, весь поглощен лишь им. Какая же тут может быть взаимная любовь супружеская?» Эти слова принадлежат Антону Павловичу Чехову. Вы не согласны?

– Нет, конечно. Супруга моя – это мой друг на протяжении многих лет. Сорок лет мы с ней вместе, и я считаю, что без такого друга, который всегда рядом… Она меня, бывает, и будоражит очень сильно, может со мной не соглашаться, это ее полное право. У нее есть свои художественные пристрастия, иногда она меня критикует.

– Я думаю, здесь больше подходит высказывание Сергея Довлатова, что супруга должна искренне верить в гениальность мужа, кормить его и не мешать.

– Вот с этим человеком я согласен полностью, потому что женщина – это уют в доме, погода в доме и такая моральная аура, которая помогает. Кстати, мы с моей супругой живем в доме, который построила она. Наталья же архитектор, она сделала проект. Мы с ней в течение семи лет, напрягаясь, заработали на этот дом, и теперь, в настоящий момент, я могу, встав утром, идти в мастерскую и сразу творить. Моя мастерская находится в доме, очень удобно. А она поднимается в свой кабинет, все равно выше меня, над мастерской (смеется).

– Раз уж мы заговорили об Антоне Чехове, я хочу закончить его фразой: «Я верю в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по России там и сям –
интеллигенты они или мужики, – в них сила, хотя их мало». Вы мне представляетесь такой отдельной личностью, которая уже очень много сделала и еще очень много сделает для Смоленщины. Так что, Константин Федорович, я Вас благодарю и хочу пожелать Вам всяческих успехов.

– Спасибо вам, что пригласили, что задали интересные вопросы и, я надеюсь, получили такие же ответы.

P.S. Видеоверсию беседы смотрите на сайте газеты «Смоленские новости» в разделе «Видео».