Антон Сильницкий: «Наши выпускники без куска хлеба не останутся»

Гостем очередного выпуска авторской программы
Сергея Новикова «Диалоги» (телеканалы ОТР
и «Регион­67») стал заведующий кафедрой английского языка и переводоведения Смоленского государственного университета, доктор филологических наук
Антон Георгиевич Сильницкий. Предлагаем вашему вниманию газетный вариант этой беседы.

 

– Здравствуйте, Антон Георгиевич.

– Здравствуйте, Сергей Витальевич.

– Я Вас приветствую в программе «Диалоги». Очень рад нашей встрече.

– Спасибо, что пригласили.

– Рад, во всяком случае, по двум причинам. Во­первых, я тоже заканчивал Смоленский государственный университет, который тогда назывался Смоленский государственный педагогический институт имени Карла Маркса, а во­вторых, потому что я хорошо знаком с Вашими родителями – Георгием Георгиевичем и Галиной Васильевной, которая преподавала у нас английский. С Георгием Георгиевичем я общался уже как журналист. 11 июля его не стало. Это, конечно, огромная утрата не только для Смоленщины, но и вообще для российской науки. Все, кто знает, понимают масштаб этой утраты (Георгий Георгиевич Сильницкий – выдающийся российский ученый, лингвист, филолог, философ, многолетний заведующий кафедрой английского языка  СмолГУ, доктор филологических наук, заслуженный деятель науки РФ ­ ред.). Что у Вас от отца?

– Можно сказать, всё. Отец был для меня с самого детства образцом во всем – и в семье, и в профессии. Он был очень добрым и отзывчивым отцом. Если я к нему обращался, начиная с молодых ногтей, с какими­то своими делами, никогда не отказывал.

– Я так подозреваю, мама была строже.

– Ну, да. Мама была построже. Но это, думаю, достаточно типичная ситуация в русских семьях. У нас такой, как некоторые говорят, «умный матриархат». Мама, как и положено, в общем­то иногда и меня, и папу возвращала с небес на землю. Вот, например, Георгий Георгиевич, – а он был очень инициативным человеком, иногда его немножечко заносило, захотел, чтобы я вместе с ним переплыл Днепр. А мне было 7 лет. Галина Васильевна, узнав об этом, дала Георгию Георгиевичу понять, что…

– Не надо этого больше делать.

– Да, это если мягко выразиться.

– Галина Васильевна, повторю, была моим педагогом английского языка. Она, конечно, была немыслимая красавица, что не мешало ей быть достаточно строгим педагогом. Её уважали, но и побаивались. Дай Бог ей здоровья. Но я должен сказать, что, судя по Вашей биографии, родители хотели как­то максимально оградить Вас от улицы: Вы и музыкальную школу закончили, и на дзюдо ходили и добились там больших результатов. Кстати, задолго до того, как это модно стало, благодаря Путину.

– Родители предчувствовали, куда меня отдать (смеется). Нет, я думаю, что это достаточно стандартное было воспитание и как раз­таки общение с ровесниками, друзьями во дворе было практически каждодневно. Да, надо было какое­то время выделять на занятия, но улица сыграла очень большую роль, она воспитала многие качества, которые, я считаю, нужны. И, кстати, Георгий Георгиевич, который, как Вы знаете, в Шанхае детство провёл, а там вообще двор и улица – как у Горького «мои университеты», он никак этому не препятствовал, наоборот, у нас в доме, в квартире родителей всё время мои друзья гостили, а я спокойно к ним в гости ходил. Это была совершенно обыденная ситуация.

– Сейчас Вашему сыну Егору 16 лет. Конфликт отцов­детей наблюдается?

– Да как­то не очень сильно. Он вообще такой мальчик спокойный. Наверное, пошёл в большей степени в Георгия Георгиевича. Так что, я бы не сказал.

– Вот интересно, историю семьи Сильницких он знает? И Вашего героического отца, и героического деда, и героического прадеда, который в свое время Камчатку от японцев спасал?

– Да, естественно. В школах, как известно, сейчас модно делать какие­то проекты, и, в частности, один из таких проектов чуть ли не в начальной школе был – «Расскажи о своём родственнике». Тут ему сам Бог велел, конечно, рассказать о прапрадеде Антоне Петровиче, который очень большую роль сыграл в сохранении Камчатки в составе территории России. И в этом проекте он всё он подробно изложил.

– Я, кстати, советую нашим телезрителям познакомиться с историей семьи Сильницких, потому что это уникальная семья, люди, которые внесли большой вклад в историю России.

А когда появился английский язык в Вашей жизни?

– Практически тогда же, когда и русский, сколько себя помню. Естественно, была возможность с самого раннего детства окунуться в эту языковую среду, не всегда это мне, правда, нравилось.

– Не было так, что сегодня мы целый день говорим на английском?

– Нет, такого не было. Жалко им, наверное, меня было немножко.

– Странно, что Вас не отправили учиться ни в Москву, ни в Ленинград.

– Вообще были такие мысли у меня –
скажем так, от родителей подальше, но времена были лихие, 92­й год. И, наверное, просто побоялись это сделать, но я не жалею, потому что всё­таки альма­матер наша смоленская сыграла очень большую роль в жизни нашей семьи и в моей тоже.

– Антон Георгиевич, а сейчас с высоты Вашей должности и Вашего положения, Вы посоветуете Егору и его ровесникам оставить Смоленск и поехать учиться куда­то в столичные города?

– Я бы не делал этого. Вот если человек предрасположен к какой­то специальности, а здесь такая образовательная программа просто отсутствует, ну тогда – да. А если это образовательная программа есть в Смоленске,то не думаю, что надо ехать куда­то. Тем более, что сейчас в нашем образовании появились возможности, как сейчас модно говорить, индивидуальные траектории строить. То есть можно, например, закончить бакалавриат у нас, а в магистратуру поступить в столичный вуз. У нас многие выпускники так делают – и в Санкт­Петербург, и в Москву поступают в магистратуру. Заканчивают вполне успешно, им хватает знаний, потенциала, чтобы в этих магистратурах учиться хорошо.

– Вы учились, я уже не говорю о себе, и не знали мы никаких этих магистратур, бакалавриата, этой Болонской системы. Говорят, и уже как бы доказано, что это не эффективно для России.

– Мне кажется, тут проблема какая основная? Какая­то половинчатость. То есть в принципе, это идея неплохая. Это общеевропейский стандарт в образовании, когда студенты и преподаватели имеют возможность быть интегрированными в европейское образование, то есть в любом вузе могут пройти стажировку или ту же самую магистратуру закончить, потому что стандарты одни и те же. Другое дело, что у нас эта двухступенчатая структура – бакалавриат и магистратура – они как­то параллельно существуют с нашим традиционным специалитетом. И получается некоторая катавасия в стандартах, в рабочих программах, в учебных планах. Иногда мы сами, когда встречаемся с родителями на Дне открытых дверей, на каких­то других профориентационных мероприятиях, не можем им объяснить, в чём разница между пятилетним специалитетом и пятилетним бакалавриатом. Четырёхлетний бакалавриат – понятно, четыре года бакалавриат, потом двухгодичная, например, магистратура. А тут пятилетний бакалавриат, пятилетний специалитет, магистратура, даже у нас есть сейчас практико­ориентированная магистратура. Стоит – не стоит? Чем она отличается от аспирантуры? В общем вот такой получился некий калейдоскоп.

– В федеральном центре этого не понимают?

– Там эту проблему знают. И, вероятно, решают до сих пор, как, с одной стороны, сохранить или даже развить эту гибкость образования, индивидуальность для каждого потенциального абитуриента, чтобы он смог вот эти траектории выстраивать, а с другой стороны, это единство стандартов. За последние два­три года мы уже, по­моему, третий стандарт осваиваем. Был ФГОС 3, потом 3+, теперь 3++. Огромная работа, такая рутинная, переписываются все рабочие программы, все учебные планы и, естественно, это вызывает внутренний протест как у преподавателей, так и у администрации, вообще во всех вузах. И поэтому, с одной стороны, стандартизировать, с другой стороны, оставить вот эту гибкость ­ по­моему, сейчас это одна из самых главных проблем вузовского образования.

– Один Ваш коллега, не буду называть, конечно, его фамилию, говорил, что идёт какая­то целенаправленная работа по уничтожению высшего образования.

– Мне кажется, что у нас это вообще такая национальная российская проблема – половинчатость реформ. Это же не только образования касается. Да, реформировать надо. И все вот эти компьютерные, дистантные технологии, должны быть, без них никак. Но, с другой стороны, как всё это совместить с ролью личности учителя, тем более настолько разный у школ потенциал привлечения педагогических кадров. Я тоже, будучи председателем областной предметной комиссии ЕГЭ по английскому языку уже 10 лет, с этим сталкиваюсь регулярно, например, на апелляциях, когда приходят родители и говорят, что в одних школах так преподается, в других – иначе, разные учебники, хотя уж там то точно должно быть как­то всё более­менее стандартизировано. Но я не думаю, что это какой­то целенаправленный процесс.

– Это недомыслие, я назову так.

– Надо просто доводить всё до конца, и чтобы это было прозрачно.

– К ЕГЭ мы еще вернёмся. Я хотел спросить, Вы как­то анализировали, как сложились судьбы у Ваших однокурсников выпуска 1997 года? У Вас всё сложилось более чем удачно, а у других?

– У меня, скажем так, сложилось по диплому, то есть на что учился, там и работаю. К сожалению, не так много выпускников профессиональную карьеру связали именно с той деятельностью, по которой получили диплом. Я поддерживаю контакт с многими бывшими своими сокурсниками, регулярно встречаемся.

– Кто­то за границу уехал?

– Да, уехали – больше в Германию.

– У Вас никогда таких мыслей не было?

– Нет, никогда. Как в том анекдоте: «Не надо путать туризм с эмиграцией».

– Но надо сказать, что Вы ведь потом ещё закончили факультет психологии в Смоленском гуманитарном университете. Это Вы к чему себя готовили?

– К тому, чтобы была какая­то вариативность в профессиональной карьере. Ну, во­первых, психология везде пригодится, я думаю. И потом, это просто специальность очень интересная. В то время психологии не было на базе нашего вуза.

– Вы там и работали ведь несколько лет потом?

– Да, в гуманитарном университете я работал, но преподавал не психологию, а английский язык.

– Почему печально закончилась судьба этого учебного заведения?

– Ну это не ко мне вопрос. Насколько я слышал, многим частным образовательным учебным учреждениям по новым стандартам, по новым требованиям очень трудно пройти лицензирование.

– Нужен был этот вуз Смоленску?

– Я считаю, что да, потому что нужна конкуренция, всегда нужна. Иначе каждый в своем болотце сидит и не видит каких­то новшеств, прорывов вовне. Тем более, что там были на тот момент специальности, которые отсутствовали в других учебных заведениях. Это уже потом появились и психологический факультет, и специальность «юриспруденция» в Смоленском государственном университете, но тогда этого не было и, может быть, в каком­то плане СГУ и подвигнул на создание этих факультетов.

– В 2004 году Вы стали заведовать в СмолГУ кафедрой, которая называется «Английский язык и переводоведение». Вам было на тот момент 29 лет. Вы не слышали за спиной: «Ну, понятно! Ну, конечно! Георгий Георгиевич Сильницкий своего сына там …тра­та­та… ля­ля­ля…»?

– Я ничего такого не слышал. А дело было так. Отмечали 70­летие Георгия Георгиевича, и ко мне обратился тогдашний ректор Виктор Алексеевич Петров, лично. Вот с этим предложением. Это его инициатива. Родители как раз не в восторге были. Собственно говоря, я и работать­то начал в гуманитарном университете, чтобы несколько быть дистанцированным от семейного клана. Но так ситуация сложилась: Галина Васильевна заведовала кафедрой, и вот она ушла. Видимо, Виктор Алексеевич какую­то преемственность хотел сохранить, а преемственность в образовании важна.

– Здесь мы должны нашим телезрителям пояснить, что существует кафедра английского языка, готовящая педагогов, а Вы возглавляете кафедру английского языка, которая готовит переводчиков. То есть это две кафедры, чтобы телезрители понимали, что это разные вещи. Вот Вы обмолвились про ЕГЭ, возглавляете предметную комиссию и, я знаю, ведёте семинары с учителями. Часто слышу, читаю, что уровень школьной подготовки значительно упал, и первый курс, а то и второй, уходит на то, чтобы восполнить этот пробел. Как с английским языком?

– Вы знаете, ещё и в советское время, в советской системе образования школьной программы по английскому было недостаточно для того, чтобы поступить, например, на иняз. Всё равно все занимались с репетиторами, поэтому здесь, мне кажется, примерно ситуация сохранилась. Вот многие ругают ЕГЭ за то, что он как­то формализовал формат экзамена. Английский здесь в выгодном положении, потому что есть продуктивные аспекты, то есть не галочки расставлять в нужный ответ, а, например, написать эссе на английском языке, письмо написать, есть устная часть, где спонтанные речевые навыки проверяются у выпускников. Здесь вот как раз и видно, насколько школа в состоянии сформировать или не сформировать эти компетенции.

– В состоянии?

– Я бы не сказал, что уровень низкий. Когда я вывожу средний балл первого курса, у нас он где­то в районе 75 стандартно.

– Это много?

– Ну это такая четвёрка, неплохая четвёрка.

– То есть, ЕГЭ для английского языка – это не катастрофа? Для экзамена по английскому?

– Важно, что его можно всё­таки как­то адаптировать так, чтобы он реально выявлял знания, умения, навыки в английском языке. Главное, что там есть задания, направленные на продуктивную речь, и их не так мало. То есть, если брать в процентном отношении 100 баллов, это получается где­то в районе 40 процентов идёт именно на продуктивную часть.

–А что касается уровня школьных учителей – преподавателей английского языка?

– Как всегда, есть талантливые педагоги, и встречаются, к сожалению, люди случайные в этой сфере. Но в принципе, я думаю, что всё­таки в большинстве случаев у нас кадры квалифицированные, и мы это по абитуриентам наблюдаем. Да, конечно, есть слабые ребята, но зато есть и те, которые, в общем­то, и без репетиторов, в контакте с педагогами достигают очень хороших результатов, олимпиады выигрывают и поступают на бюджетные места. Поэтому в целом я бы сказал, что неплохая подготовка, и, если брать опять же средний балл ЕГЭ, с которым сдают студенты в Смоленской области, он чуть выше чем средний по стране. Это тоже говорит о том, что у нас, во всяком случае, не хуже, чем в целом по стране, готовят детей по английскому языку.

– Антон Георгиевич, может, я ошибусь, не знаю, как это мягче сказать, кафедра переводоведения это не жирно для Смоленска?

– В плане трудоустройства?

– Да.

– Есть такое мнение, что не педагогические специальности вообще, и переводоведение в частности, они, дескать, в таких провинциальных регионах могут быть излишни, чрезмерное количество специалистов поставляют. Вы знаете, я бы так не сказал. Без куска хлеба никто не остаётся из выпускников. Во всяком случае, мы стараемся мониторить ситуацию, сейчас социальные сети позволяют это сделать, через личные контакты, через деканат – достаточно большое количество выпускников именно по своей специальности работает. Там же необязательно в переводческой конторе быть. То есть хорошее знание, владение английским языком, кстати и вторым языком – французским или немецким, оно в общем­то открывает выпускникам достаточно много дверей, тем более, как я уже отметил, они имеют возможность, например, закончить магистратуру по какой­то другой специальности и совместить их в любой сфере – экономической или юриспруденции, и, если кто­то помимо диплома профессионально владеет английским языком – это огромный бонус.

– А Вы сами в оригинале читаете английскую, американскую литературу?

– Да, конечно. Так мы и со студентов чуть ли не с первого курса это требуем.

– Да, это я неудачно спросил. А Вам такое имя Андрей Криволапов знакомо?

– Нет, к сожалению.

– Он наш, смоленский, много лет занимается переводами английской литературы, и он телеведущий, на нашем канале ведёт программу, которая называется «Сигнальный экземпляр», где рассказывает вообще о литературе. Так вот он профессиональный переводчик, он даже член Союза писателей России.

– Контакт надо установить.

– Да, контакт я Вам дам. Вот, что он говорил в этой программе о школе перевода: «Есть у нас две школы перевода в России. Одна школа такая более формальная, которая считает, что надо переводить прямо дословно, как есть, а другая школа, к которой принадлежу я, у нас критерий такой: переводчик – это автор произведения на русском языке адекватного произведению на языке оригинала, потому что как только ты начинаешь переводить дословно, у тебя получается: «Он взял её за её руку и отвёл её в её комнату к её друзьям», как это по­английски звучит. Перевод – дело штучное, не каждый может этим заниматься, это очень такая мозговысушивающая работа, потому что она тяжёлая, с другой стороны, когда получается книжка – это огромное удовлетворение». Вам какая школа ближе?

– Школа перевода, в общем­то, имеет определенную хронологическую соотнесенность. Советская школа перевода – вот она как раз представляла первый сценарий, то есть в максимальной степени соответствовать авторскому тексту, шаг вправо, шаг влево не поощрялся. Современная школа перевода в большей степени ориентирована на второй аспект, не отрицая первый, то есть, сохраняя стиль, интенции авторские, переводчик в определённом, конечно, объеме, имеет люфт выбора каких­то лингвистических средств русского языка, чтобы, ну так сказать, иметь какую­то возможность и свободу передачи авторского текста. Мне кажется, тут зависит уже от конкретного художественного текста. Но есть разные тексты – технические, юридические – там импровизация исключена.

– Отсев студентов на вашем факультете существует?

– Да, существует.

– Причина?

– К сожалению, некоторые ребята не совсем понимают, что им надо, и думают, что, если деньги заплатил, то каким­то образом извне в тебя это вложат. Можно не посещать лекции, домашние задания не делать, и в результате получаются вот такие ситуации. Я не скажу, что это какой­то фатальный процент отсева, но он есть. Но, с другой стороны, те, кто доучивается, мы за этих людей отвечаем, то есть, если мы выдали ему диплом, то это уже состоявшийся специалист. Как человек профессионально изучавший английский язык, Вы прекрасно понимаете, что язык – это каждодневная работа, как спорт. Чуть из формы вышел, уже и наверстывать сложно. А тут молодость, хочется как­то поразвлечься и так далее, пропустит он две недели, потом начинаются проблемы с преподавателями, какие­то конфликты. Хорошо, если они разрешаются нормально, а некоторые просто бросают, думают, ну нет, так нет.

– Несмотря на то, что заплатили.

– Да, просто не хватает какой­то внутренней мотивации.

– Скажите, Антон Георгиевич, в СмолГУ вообще демократия существует? Я говорю про преподавателей и управленческий аппарат. Или жёсткая вертикаль?

– Вертикаль есть. Но на уровне своей кафедры могу сказать, что у нас всё более или менее демократично. То есть, если возникают какие­то вопросы, мы обычно привыкли их решать коллегиально, причём от таких частных моментов, касательно какого­то студента конкретно, и до принципиальных, например, какие­то изменения, может быть, в учебный план внести или какие рабочие программы делать. Это обычно коллегиально решается на кафедре. А с деканом Валентиной Сергеевной Ковалёвой у нас тоже очень коллегиальные отношения. У ректора, конечно, есть определенные установки, которые он должен доносить до подразделений, а мы выполнять. Но, в принципе, если есть какие­то инициативы, Михаил Николаевич на контакт идёт, всё обсуждаем.

– Как Вы относитесь к такому утверждению, что человек тогда знает уже язык по­настоящему, когда он видит сны, в данном случае на английском, и думает на нём? У Вас как?

– Сны видел, думал тоже, то есть это уже на подсознании. Да, наверное, так и есть.

– Что ж, спасибо Вам большое. Я желаю Вам успехов, и большой привет Галине Васильевне.

– Спасибо.

P.S. Видеоверсию беседы смотрите на сайте газеты «Смоленские новости» в разделе «Видео».

Из досье «СН»

Сильницкий Антон Георгиевич. Родился в Смоленске 3 ноября 1974 года. В 1997 году с отличием окончил Смоленский государственный педагогический институт с присуждением квалификации «Учитель английского и русского языков». В 2000 году с отличием закончил Смоленский гуманитарный университет с присуждением квалификации «Психолог».

В 1997­2004 годах работал в СГУ на кафедре английского языка. В 2003 году защитил кандидатскую диссертацию по специальности «Германские языки».

С 2004 года – заведующий кафедрой английского языка и переводоведения СмолГУ. В 2013 году защитил докторскую диссертацию.

Является автором более 50 публикаций, в том числе трех монографий.

С 2010 года А.Г. Сильницкий – председатель областной предметной комиссии ЕГЭ по английскому языку. Член диссертационного совета по филологическим наукам при СмолГУ. Член редакционной коллегии журнала «Известия Смоленского государственного университета». В 2018 году награжден Почетной грамотой Министерства образования и науки РФ.