«Как бы поляки и немцы нас без яиц не оставили»

Почему торговые сети опутали страну, словно спрут, и повышают цены на всё – от сахара до гречки? Как гражданин поверженной 76 лет назад Германии скупает наши пахотные земли и куда подевался семенной фонд Советского Союза? Кто допустил, что агрохолдинги захватывают лучшую российскую землю, выдавливая с нее сельских юношей и девушек, которые уезжают в города и уже никогда не создадут крепких многодетных семей? Об этом в беседе с Андреем УГЛАНОВЫМ рассказывает известный политик, председатель общественного движения «Федеральный сельсовет» фермер Василий МЕЛЬНИЧЕНКО.

Ешь что дают

– Василий Александрович, не так давно случился скандал с резким подорожанием сахара и растительного масла. Пришлось правительству вмешиваться. Потом то же самое происходит с гречкой. Как говорил Виктор Степанович Черномырдин, никогда такого не было, и вот опять! Объясняют, что гречку начали экспортировать в Японию и Китай. А почему она на самом деле взлетела в цене и уже не в первый раз?

– Объективных причин удорожания такими скачками нет. Да, с этого года совершенно беспричинно подорожали удобрения. Абсолютно все заводы и дилеры подняли цены на запчасти. Но на рост цены гречки это повлиять не могло. Потому что сейчас продается прошлогодняя гречка! Мы же еще не косили в этом году. Мы даже не сеяли. Цены поднимают без причин.

– Кто?

– В первую очередь торговля.

– Производители не при чем?

– И они «при чем». Тут во всём виновата монополизация. Обратите внимание, в производстве продуктов питания практически не осталось «фамильных» товаропроизводителей, которые бы гордились своим товаром. Свой сыр, своя гречка, свое мясо. У нас всё это производит огромная безликая фабрика. Возьмем, к примеру, тот же сахар. Мошкович, владелец дюжины сахарных заводов, захотел поднять цену – и поднял. Правительство говорит ему – не надо. А в ответ – … И что можно с ним сделать? Ничего. Говорят – сахаропроизводители ориентируются на мировые цены. Но мировая цена на сахар значительно ниже.

– А гречка?

– Та же картина. Ну ладно, случается перепроизводство, и чтобы цена не упала, мы меньше сеем, потому что иначе нам не выгодно. Нельзя же работать в убыток. Но зерна­то мы собрали много, так почему же на хлеб цена растет? От нас, от крестьян, не зависит ничего.

– Так от кого зависит? От перекупщика?

– Да нет у нас давно никаких перекупщиков. Сейчас цену диктуют, во­первых, монопольные торговые сети.

– А во­вторых?

– А во­вторых, цену поднимает государство.

– Как это? Оно же борется за снижение цен!

– Государство монополизировало поставки продуктов питания для армии, для ФСИН, для организаций образования и медицинских учреждений. На все военные и околовоенные структуры.

– Не может быть!

– Ну смотрите. Раньше я как фермер и товаропроизводитель сдавал порядка полутора­двух тысяч тонн картофеля нашему Свердловскому УФСИН. Заключенных и охрану кормить надо. Мы заключали контракт, приезжали специалисты, смотрели, какое у меня хранилище, какой продукт. Подписывали контракты, что я буду хранить для них картошку, и я получал деньги. Брали у меня по 9 рублей, меня это устраивало. Года четыре назад всё кончилось. Прихожу в УФСИН, а там разводят руками – нам запретили самим продукты покупать, теперь это будет делать только Москва, централизованно. И картошка для армии и УФСИН стала стоить не 9, а 19 рублей. Кто, получается, поднял цену? Я как производитель? Или всё­таки само государство?

– И вам теперь платят по 19?

– С чего вдруг? Поставщик Министерства обороны и УФСИН закупает у меня за те же 8–9 рублей, а передает заказчикам уже по 19. А УФСИН стало только хуже. Они же теперь не могут выбирать поставщика и не видят товар. У меня­то они плохую картошку не взяли бы, зачем им гнилая? А теперь какую прислали, такую и ешь.

– Неужели нет укорота на торговые сети, которые творят на рынке что хотят? Они же все иностранные. Все до единой торговые сети в России зарегистрированы в офшорах. Почему они так себя ведут в нашей стране и ломают российского производителя об коленку?

– Так у нас и российских производителей остается мало. Абсолютно все крупные агрохолдинги тоже причастны к повышению цен и тоже зарегистрированы за границей. Возьмем такую молочную компанию «ЭкоНива». Это немецкая компания. Представляет ее «воронежский» предприниматель Штефан Дюрр. Они торгуют немецкими запчастями, химикатами. Они же строят за деньги нашего бюджета молочные фермы.

– Российский бюджет дает немцу деньги?

– Ну вроде как в кредит, но я не слышал, что «ЭкоНива» деньги возвратила. По оценкам прессы, ее задолженность уже более 80 миллиардов рублей. Говорят, что на эти деньги немецкая фирма скупила больше полумиллиона гектаров российской земли.

– Как это – не возвращают кредит?

– А вы думаете, они имели бы хоть какую­то рентабельность, если бы возвращали деньги? Думаете, просто так Россельхозбанку постоянно добавляют уставной капитал? Быть может, ему заемные деньги не возвращают?

– При таком подходе неудивительно, что цены растут.

– За счет потребителя государство решает проблемы агрохолдингов.

– Можно поподробнее?

– Можно. На примере птицеводческих хозяйств. Птицефабрикам всё равно, что вы едите, их интересуют только деньги. Если есть хоть малейшая возможность поднять цену, они это сделают. К 2014 году все птицеводческие агрохолдинги были в предбанкротном состоянии. «Птичьи короли» пошли в правительство и стали вымаливать денег на свое спасение. Денег в правительстве не было, и министры предложили повысить цены. Просто взять и повысить не получится, никто покупать не будет. Но по «счастливой случайности» рубль рухнул в два раза, все цены рванули вверх, и довольные «птичники» позакрывали все свои кредиты, которые брали еще по прежнему курсу. А заплатил за их спасение покупатель. У нас тогда повышением цен «просто так» вытянули из кармана полтора­два триллиона рублей.

– Сейчас происходит то же самое?

– Да. Заходишь в магазин, и волосы дыбом встают. Ну что же такое? Огурцы 200 с лишним рублей! Слушайте, даже в теплице себестоимость огурцов не может быть больше 50–60 рублей! Я не знаю, что надо делать и как бездарно руководить хозяйством, чтобы они были дороже. Картошка не может быть по себестоимости больше 8 рублей. Так почему картошка и огурцы на прилавке вчетверо дороже?

– Полтора года назад Дмитрий Медведев, тогда еще премьер­министр, будучи предельно далеким от сельского хозяйства человеком, и тот заявил, что одна из главных проблем нашего сельского хозяйства – это семена. Что в Российской Федерации практически отсутствуют свои семена. Причем на всю продукцию. И на пшеницу, и на морковку, и на капусту, и на картошку – на всё. За это время что­то изменилось?

– В свое время из бюджета выделили очень серьезные деньги на семеноводство. Более 300 миллиардов. Результат есть. Разработано, кажется, 6 дорожных карт и две программы. Недавно приняли третью. Семян нет. И похоже, не будет.

– Почему?

– Например, потому что создан специальный департамент по развитию семеноводства аж в Министерстве образования и науки.

– Не в Министерстве сельского хозяйства?

– Нет. В Минобрнауки. Если серьезно, то деньги выделяются. 330 миллиардов освоено за 10 лет. Наука есть, есть научно­исследовательские институты по всей России. Но кроме программ нет ничего. Куда и на каком этапе исчезают средства – мне не известно. Нет ни малейшего намека на результат.

– В России выросло производство курятины. Даже на экспорт отправляем. Но я слышал, что яйца, из которых получаются эти куры, привозные. В том числе из Польши. И если поляки вдруг по политическим мотивам перекроют нам поставки яиц, то курятины у нас не станет. Вадим Ванеев в свое время поднял великолепное производство индюшатины на своей фабрике «ЕвроДон». Англичане были так впечатлены его успехами, что передали ему родительское стадо. Но фабрику у него отобрали, и новые владельцы родительское стадо пустили под нож. И теперь своей, полученной из своих яиц индюшатины у нас практически нет. Не грозит ли нам то же самое уже с курятиной?

– Вы правы. Яйца для нашей птицеводческой промышленности самолетами везут из Германии и Польши. Здесь их закладывают в инкубаторы, где вылупляются цыплята, которых потом откармливают. А Министерство сельского хозяйства бодро рапортует о том, как у нас всё замечательно и мы крылышки поставляем в Китай. Это как «отверточная сборка». Нам везут готовые агрегаты, а мы потом их собираем в машины и говорим про успехи автопрома.

– То есть продовольственной безопасности как таковой нет.

– Нет, конечно. Передумают немцы и поляки поставлять нам яйца – и всё. Нет больше курятины. И никто этим не занимается. Не знаю почему. Наверное, других дел много.

– Не станет курятины, будем спасаться колбасой.

– Я бы не советовал. В 1992 году Россия, работавшая еще по советским ГОСТам, производила 32 миллиона тонн колбас и колбасных изделий. Для их производства официально закупалось 326 тысяч тонн говядины в год. В прошлом году Россия произвела те же 32 миллиона тонн колбасы. Но говядины для ее производства все мясокомбинаты России купили 26 тысяч тонн. То есть в 15 раз меньше. Так что представляете, что в этой колбасе? Я хочу немного просветить наших любителей колбасы. Нигде в мире из курятины колбасу не делают. У нас же она почти обязательный ингредиент. По типажу у нас есть следующие виды колбасы: мясная, мясосодержащая, мясо­растительная и даже растительно­мясная. Читайте этикетки и состав внимательнее.

– Если даже дойдут деньги до села и у нас появятся семена и яйца, то кому работать­то на селе? Коэффициент воспроизводства населения должен быть примерно 2,2. То есть, чтобы население страны не уменьшалось, каждая женщина должна рожать не меньше 2,2 детей. По статистике, конечно. У нас этот коэффициент сегодня равен 1,4. Идет катастрофическая убыль населения. Скажите, как проблема рождаемости и демографии смотрится со стороны села и сельского хозяйства?

– На селе рожать просто некому. Тут живут одни пенсионеры. И если парни еще как­то могут найти себя на селе, то девочки почти все поуезжали. Кто­то – в областные центры, а большинство в центр –
Москва, Питер. За ними потянулись и парни. Поэтому сегодня стоит не вопрос денег и не вопрос сбыта. Гораздо болезненнее стоит вопрос кадров.

– Об этом говорят почти все, в том числе в правительстве. Но что с демографией?

– С демографией всё просто. Казалось бы, какая разница, где рожать? В городе рожать даже проще, тут с медициной лучше. Но девочки, которые уехали из деревни в город, работают в основном не владельцами фитнес­центров. Они работают на кассе в супермаркетах и тому подобных «престижных» работах. Они снимают квартирки вчетвером или впятером, потому что одной снимать слишком дорого. Мальчики, которые едут в город, живут на вахтах, на стройках, в бараках человек по десять, а то и по двадцать. Эти девочки и мальчики практически не пересекаются и в таких условиях создать семью не могут. А если нет семьи, то откуда взяться детям? Если они и умудрятся создать семью, то очень быстро разведутся. Потому что условия для нормальной семейной жизни и умножения населения отсутствуют напрочь.

– Выхода нет?

– Для решения демографической проблемы нужен не материнский капитал, не детские сады и спортивные площадки. А нужно создание миллионов хозяйствующих субъектов по всей территории страны. В каждом селе, в каждом поселке, в каждом малом городе. Эти хозяйствующие субъекты соединятся в единые кооперативные производства – молочный завод, мясоперерабатывающий цех, цех переработки шкур, овощеводческое хозяйство. В каждой из этих семей родится минимум трое детей. Работники же нужны! И наследники. Когда у тебя есть что передать – землю, хозяйство, имущество, бизнес, – то тебе понадобится и кому это передать. И вот тогда мы в короткие сроки выйдем на коэффициент 2,3 или 2,4 ребенка на семью. И лет через 5–6 получим дополнительно 10–12 миллионов детей. Вот и вся демографическая политика. Но у нас демографию поднимать поручили людям, которые, похоже, даже не знают, как этих детей делают. На днях мы встречались с Людмилой Нарусовой. Она проезжала через Псковскую область и так мне сказала: «Василий, там же нет уже никого!»

Власть говорила, что надо остановить отток людей из села и малых городов. На самом деле и останавливать не надо – создайте там производства, люди сами останутся. В городах медом не намазано. В деревне жить лучше. Но там работать негде. Поэтому пенсионеры едут туда, где жить лучше, а молодежь туда, где есть работа.

– А деньги достаются немцу, пусть и очень хорошему человеку. Но рабочие­то, в общем, ему не нужны.

– Конечно, не нужны. Он набирает мигрантов по вахтовому методу. С ними проще. У него отличный бизнес в форме пирамиды. Берешь три миллиарда рублей, строишь ферму на 2800 голов, которая обойдется в полтора миллиарда. Полтора миллиарда твои. И идешь за новыми деньгами. У него в каждой области уже по 2–3 фермы.

– А почему наши так не делают? Глупее немца, что ли?

– Они бы, может, и делали, но кто ж им даст? Ни один крестьянин не получит в банке денег на ферму. Ни один!

– Почему?

– Фамилию, что ли, менять надо.

– Когда мы с Вами встречались два года назад, вы говорили, что в Высшей школе экономики (ВШЭ) началась разработка программы по реформированию российского сельского хозяйства. Причем эта программа будет делаться совместно с немецкой фирмой «Bayer». В результате Российская Федерация начала закупать на несколько миллиардов долларов яд «Раундап», который запрещен в Европе и США. Эта программа действует?

– Конечно. Бюджет Московской и Ленинградской областей и других регионов предусматривает ликвидацию зарослей борщевика. Для этих целей выбран «Раундап». А производит «Раундап» та самая немецкая фирма «Bayer».

– ВШЭ продолжает рулить сельским хозяйством?

– Характерный показатель результата многих программ, которые разрабатывала Высшая школа экономики, – это то, что наших граждан в 2020 году стало на 688 тысяч меньше. Агрохолдинги по сути своей, по своей природе не заинтересованы в развитии территорий, которые они захватывают. Их интересуют только прибыль и минимизация расходов. Поэтому для местного населения они не оставляют ни рабочих мест, ни малейших перспектив.