Татьяна Еленева. Красной нитью

Гостем очередного выпуска авторской программы Сергея Новикова «Диалоги» (телеканалы «ОТР» и «Регион­67») стала известный смоленский художник, педагог, заместитель директора по учебной работе детской художественной школы имени М.К. Тенишевой Татьяна Еленева. Предлагаем вашему вниманию газетный вариант этой беседы.

– Здравствуйте, Татьяна Александровна.

– Здравствуйте.

– Я Вас приветствую в программе «Диалоги». Очень рад с Вами познакомиться, потому что Вы один из самых моих любимых художников в Смоленске. Я сразу оговариваюсь, что не умею профессионально объяснить, почему мне нравятся произведения тех или иных художников, в данном случае Ваши. Я был на Вашей недавней выставке. Ну как сказать – для меня они душевные, задушевные, добрые, домашние. И даже названия у них такие:  «Ручная работа», «Щи да каша», «Пасха», «Красной нитью». Эта выставка натюрмортов, которая, я знаю, очень многим понравилась (картины с этой выставки смотрите на стр. 16 – ред.). А если я захочу приобрести нечто из этой недавней выставки, это дорого?

– Я редко продаю свои работы, чаще я их дарю своим друзьям, знакомым, потому что, живя в Смоленске, я понимаю, какой у нас средний уровень заработной платы. Я понимаю, что для тех людей, которые входят в круг моих знакомых, проблематично выделить из семейного бюджета деньги на покупку какого­то произведения искусства. Это всё­таки относится уже к роскоши, потому что если мы возьмем любых коллекционеров, кто тратил деньги на произведения искусства, это всегда были очень состоятельные люди. А мой круг друзей, знакомых – это обычные люди, обычные смоляне с обычными заработками, с обычными пенсиями, и я имею такую хорошую возможность людей порадовать.

– Прекрасно. Вы родились в Перми. А пермяки, они какие? Их что­то отличает?

– Мне кажется, да. Они люди более открытые, но при этом более сосредоточенные, по крайней мере те, кого я знаю. В Перми очень большой процент поколений людей, которые являются потомками тех, кто оказался там в годы большого террора. Это накладывает отпечаток на самостоятельность мышления у этих людей, на анализ событий, которые происходят. Вторая большая волна людей – это те, кто оказался там во время эвакуации. Это удивительные люди, их потомки, потому что генетическая память… Казалось бы, там не было войны, там были только военные большие госпитали, которые действовали до 50­х годов, но тем не менее война их тоже захватила. А когда мы переехали на Смоленщину, я никак не могла понять, почему эти бабушки живут в такой крайней­крайней нищете. На Урале всё­таки были старообрядцы, было более крепкое хозяйство, и вообще более мастеровой народ. Обидно за Смоленщину – это удивительный регион с такой глубокой историей, с такой трагической судьбой. На протяжении тысячелетий валом огонь через эту землю шел, и то, как живут простые люди – это просто огромная трагедия.

– Татьяна Александровна, Вы приехали в Смоленск поступать на художественно­графический факультет. Это страсть к рисованию появилась в детстве?

– Я просто не могу не рисовать. Я больной себя чувствую, если не рисую хотя бы час в течение дня. Не могу без этого. Семья моя думала, что всё­таки будет что­то с математикой связано, в техническом направлении куда­то уйду. И вдруг – всё! Я хочу рисовать, я не могу не рисовать, я не вижу себя в математике. А время учебы в институте и общение с теми преподавателями, которые с нами занимались, – это удивительное время! Сколько они в нас вложили, дай Бог им всем здоровья! Светлая память тем, кого уже с нами нет. Не просто профессиональные знания нам передавали, они учили нас быть людьми. Худграф – это было такое удивительное место, где готовили «универсальных солдат», что называется, потому что мы можем работать и творчески, мы можем и какие­то достаточно сложные вещи делать в быту. Извините, у меня в дамской сумке долго не было зеркала, но всегда были молоток и отвертка, то есть дома какой­то элементарный косметический ремонт мы в состоянии сделать. Это тоже спасибо худграфу. Мы можем шить, мы можем вязать, мы умеем готовить на достаточно высоком уровне. Любим ли мы это делать, уже другой вопрос, но тем не менее. Была медицинская подготовка у девушек на хорошем уровне, причем с глубокой практикой в больницах нашего города. Я знаю, что сейчас программы изменились.

– И подозреваю, не в лучшую сторону.

– Не в лучшую сторону, к сожалению, они изменились. Вся система образования, которая была создана во время Советского Союза огромными усилиями, к сожалению, развалилась, и мы сейчас имеем то, что имеем. Мне повезло в жизни, потому что мы были последним выпуском, где было распределение.

– Это 1991 год.

– Да, это был последний год, когда у нас было обязательное распределение. Я попала в художку в Десногорске, к своим бывшим педагогам Бельченковым, и они меня еще продолжали учить. Вот на конкретной практике, где дети заинтересованы, где дети мотивированы. К сожалению, у нас в стране странное отношение в образовательных учреждениях к предметам эстетического курса. Они почему­то считаются неважными, но если это воспитывает душу ребенка, почему это неважно, я понять не могу. И соответственно это отношение и на детях сказывается. А мне повезло. У меня были удивительные дети в первом моем выпуске, и именно благодаря им я полюбила работать с детьми.

– А много раз Вы говорили мальчику или девочке: «Не надо тебе это, нет у тебя способностей, не мучайся»?

– Художественная школа цель другую перед собой ставит. Мы не ставим цель научить всех детей, которые приходят в школу, чтобы они стали профессиональными художниками. Это образование в принципе очень важно, потому что оно очень сильно развивает ребенка – больше, чем даже музыкальная школа. В музыкальной школе ребенка учат быть в основном исполнителем, а в художественной он, условно говоря, и композитор, и исполнитель, потому что если станковую композицию мы берем, это огромный пласт знаний, который дается ребенку в такой ненавязчивой форме. Это история, начиная от древних людей, которых мы рисуем, заканчивая современной историей. Нужно знать события, нужно знать костюмы, архитектуру, быт, даже что кушали люди.

– Я имею в виду те случаи, когда амбиции родителей входят в противоречие с желанием детей и калечат тем самым юные души.

– Амбиции родителей – это тенденция, которая появилась в последние пять­семь лет, но, слава Богу, не все родители ставят перед собой цель реализоваться за счет своего ребенка. Есть, конечно, такие, которые устраивают конкурсные состязания: у моего ребенка столько грамот, у твоего – столько. Но таких очень­очень мало. Большинство родителей понимают, что даст их ребенку посещение художественной школы, что мы не просто разовьем аналитические способности, потому что академический рисунок в десятилетнем возрасте стимулирует развитие отдела мозга, который отвечает за анализ. Мы дадим и знания по физике, оптике и химии, потому что мы работаем с цветом, с красками. Это и знания по анатомии, то есть это очень глубокий пласт, который мы расширяем, постоянно разговаривая с детьми на занятиях.

– Татьяна Александровна, а правда, что Вы одна из любимых учениц знаменитой Веры Евгеньевны Самариной?

– Да, я могу гордиться этим.

– Вера Евгеньевна неоднократно принимала участие в этой программе. Я ею восхищаюсь всегда, она замечательная. А как педагог она чем отличалась?

– У нас был курс графики, такой ознакомительный, и можно было пойти на факультатив. Я считаю подарком судьбы, что я попала на факультатив к Вере Евгеньевне. Это преподаватель от Бога. Она валиком краску раскатывает, а у нее глаза горят. Такая аура от нее расходится, и ты весь такой в трепете, быстрей эту доску сделать, быстрее отпечатать, чтобы что­то получилось. Вера Евгеньевна – человек, который не навязывает свою точку зрения, свою концепцию. Она говорила: «Ну вот может быть так. Но посмотри, и вот так может быть». То есть она не говорила, что «только вот так».

– Вы теперь давно уже коллеги, преподаватели. Хочу один фрагмент с Вами послушать, это из недавних «Диалогов» с Верой Евгеньевной Самариной. Вот что она  говорит о современных детях.

«А ценности какие? Буквально на той неделе я провела мастер­класс на своей выставке. Пришли детишки восьмилетние из второго класса школы платной, привилегированные дети, с учителями, такие толковые. Я решила дать им тему «Птица счастья». Показала свою «Птицу счастья», рассказала о своей серии «Летят перелетные птицы, которые никуда не улетят», и наводящие им дала ответы. «Ну какое счастье? – говорю, – братик хочет сестренку, сестренка хочет братика, кто­то хочет кошку, кто­то – собаку». Я им всё рассказала. Рисует девочка зеленую птицу. «Почему она вся зеленая?» – «Она из долларов состоит». И потом полетели доллары. Мальчик сотенные купюры нарисовал. А еще один, совсем малюсенький, я ему говорю: «А что у тебя за ящичек?» – «Это банкомат». Представляете? Восьмилетние дети!»

Что скажете? Сгущает краски наша Вера Евгеньевна?

– Я, слава Богу, не работаю в платной школе, я работаю в бюджетной организации. У нас дети очень разные – и те, кто живет в условиях, где «бриллианты в семье мелкие», а есть дети, у которых в семьях щи пустые. Мы работаем со всеми детьми. И дети не виноваты в той ситуации жизненной, которая создают им семья и наше общество. Да, дети стали другие, но мне кажется, что здесь огромное влияние новых IT­технологий. Дети, которые последние пять лет приходят, у них совсем другой тип мышления. У них другая память, совсем другое внимание – к сожалению, не в лучшую сторону.

– Всегда можно что­то найти, «загуглить» – зачем запоминать?

– Да­да, и я не понимаю, почему родители не бьют тревогу, это же их дети, это их будущая старость! Почему им удобней дать какой­то гаджет, только чтобы тебя ребенок не теребил. Почему на некоторые вопросы должна отвечать какая­то чужая тетя, пусть и педагог, а не мама?! На вопросы, глобальные, фундаментальные, о том, что такое жизнь, что такое смерть…

– Самый трудный класс в этом смысле – это 14–16 лет?

– Нет, к сожалению, все дети сейчас такие. Очень кратковременная память стала, отсутствует долговременная. Почему не забьют тревогу? Если даже на мозге взрослого это сказывается, и у людей сорокалетних под влиянием новых технологий может поменяться их когнитивное здоровье, и старческая деменция будет грозить не в 80–90, а в 50 лет. Очень страшно на самом деле от того, что сами люди изобрели для себя.

– Что вы можете сделать в этой ситуации?

– Мы можем только ребенка отвлекать, потому что когда он не сидит в гаджете, а думает, как проанализировать форму предмета, как создать иллюзию глубины пространства, как создать зазеркалье и уйти в ту картину, у него идет компенсация того, что делают эти технологии с его мозгом.

– В детской художественной школе Вы, если я не ошибаюсь, уже 15 лет?

– Вот в этой школе имени Тенишевой, да.

– Вы как­то следите за судьбами своих выпускников?

– Я со многими поддерживаю отношения. Мои самые старшие уже в этом году заканчивают вузы. Ну а по нашему профилю моих детей пошло как­то не очень много, почему­то больше в медицину и в технари. Хотя опять же я считаю, что мы всё равно что­то развиваем в ребенке.

– Но новых Самариных, новых Еленевых, я так понимаю, пока нет…

– Мы ждем! Вот Настя Макарова. Сейчас она на втором курсе академии Репина.

– Это уже шаг большой.

– Да, я очень уважаю этого человека. Она очень трудолюбива, начиная с восьмилетнего возраста. И с мамой ее я общаюсь. Лерочка Антипова, которая учится у нас в Сельхозакадемии на ветеринара, мы периодически с ней общаемся, спасибо социальным сетям, несмотря на тот вред, который они наносят нашему мозгу. Она стала победителем конкурса международного «Кошачьи будни». Ведь всё равно, если человек рисует, он будет рисовать, он никуда от этого не уйдет.

– Давайте о Вас как о художнике. Вы знаете эти знаменитые строки Анны Ахматовой: «когда б вы знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Я когда прочитал аннотацию к Вашей выставке, подумал, как хорошо, что это не читают ее посетители: «Образно­тематические линии отдельных произведений продиктованы метафоризмом мышления. Содержательная проблематика этих линий основана на вечных нравственных ценностях, внутренняя природа которых обладает характеристикой философского символизма». Вы, когда садитесь за мольберт, думаете об этом – о философском символизме, о метафоризме мышления?

– Я думаю, что потом уже искусствоведы в нас это находят. А любой художник, когда создает свое произведение, просто его пишет. Мне иногда везет, я попадаю в это состояние вдохновения. Оно порой меня посещает на улице, и у меня даже слух выключается, я не знаю, где нахожусь в тот момент. И такое состояние… Потом, когда ты из него выныриваешь, возвращаешься обратно в эту жизнь, но уже с новым восприятием мира. А иногда анализируешь, почему ты так нарисовал… Вот Вы называли «Красной нитью»… Мамы не стало, когда я эту серию рисовала, болела она достаточно долго. Видимо, на этом фоне «Красная нить» и родилась. И сейчас, когда я смотрю на те предметы, которые я поставила в натюрморт, то это и клубок с красной нитью Ариадны, и кровь, и пуповина…

– Так Вы из той категории, которая по вдохновению, не то что «ни дня без строчки»?

– Вдохновение – это прекрасно. Но когда мы учились у Веры Евгеньевны, она такую фразу обронила: «Девочки, если вы хотите состояться, у вас этюдник должен стоять в метре от плиты. Есть двадцать минут поработать – значит двадцать, есть сорок – это уже счастье». У меня, к сожалению, уже несколько лет бессонница, и я работаю ночью.

– Я надеюсь, пик Вашего творчества, несмотря на то, что столько прекрасного сделано, еще впереди. Я нашел одну цитату, художник Эрик Булатов говорит: «Выясняется, когда смотришь картины гениев, того, что умею, делается всё меньше, а того, чего не умею, всё больше».

– Я согласна абсолютно, потому что рисуешь – и какие­то новые цели для себя ставишь, появляются какие­то новые задачи. Вот сейчас сезон такой удивительный, Вы заметили, какой днем голубой лед?

– Да?

– Вот этот вот мокрый лед –какой он голубой?

– Я заметил, что не посыпают…

– И этот голубой лед по насыщенности другой, в отличие от лужи.

– Сейчас выйду, посмотрю.

– Я начала новую серию с пейзажами, продавцами цветов, и хочу листы построить на этих бликах, искрах синего на льду, на лужах, как эти тени от людей ложатся, скользящие такие, сиреневые…

– Вот видите, что значит творец! Что значит художник! Не то что некоторые… Татьяна Александровна, я хочу пожелать Вам успехов. Спасибо большое за Ваш труд и как художника, и как педагога.

– Спасибо Вам.

P.S. Видеоверсию беседы смотрите на сайте газеты «Смоленские новости» в разделе «Видео».