Игорь Сосин: «Одинаковых операций не бывает»

Гостем очередного выпуска авторской программы Сергея Новикова «Диалоги» (телеканалы «ОТР» и «Регион­67») стал заведующий мужским урологическим отделением Смоленской областной клинической больницы Игорь Сосин. Предлагаем вашему вниманию газетный вариант этой беседы.

– Здравствуйте, Игорь Владимирович.

– Здравствуйте, Сергей Витальевич. Здравствуйте, уважаемые телезрители.

– Я Вас приветствую в программе «Диалоги». К сожалению, не могу не начать с этой актуальной темы – коронавирус, тем более что она коснулась Вашей семьи, и трагически коснулась – умер Ваш отец Владимир Моисеевич. Я выражаю Вам соболезнование еще раз. Вы и сами тоже переболели. Известно, что у каждого заболевание проходит по­разному. Как с Вами было?

– Ситуация развивалась таким образом: к нам в отделение по экстренным показаниям был госпитализирован пациент. Мы принимаем всех, независимо от того, есть у него коронавирус или нет. В последующем уже выяснилось, что он, помимо урологической проблемы, которая была разрешена хирургическим способом, болел этой новой болезнью – коронавирусной инфекцией. В результате контакта с этим пациентом заболела основная масса сотрудников моего урологического отделения, это около десяти врачей.  Хочу обратить внимание, что контакт только с одним пациентом повлек за собой заболевание такого количества сотрудников. Ваш покорный слуга не миновал этой участи. Через десять дней после контакта появилось ощущение недомогания, слабость, достаточно выраженная головная боль, температура. Начиналась она с субфебрильных цифр, порядка 37,3–37,5 градусов, потом постепенно повышалась. Все сотрудники моего отделения в обязательном порядке сдали тесты, и с подтвержденным диагнозом мы ушли на карантин.

– Паника была?

– Как таковой паники не было, потому что мы уже немного были знакомы с этой ситуацией. А первая мысль – о своих близких, о своей семье, как в этой ситуации обезопасить их дальнейшее существование.

– Обезопасили?

– Хотя было сделано всё возможное, но, к сожалению, не помогло, всё равно мои жена и дочь тоже переболели.

– Но вы все находились дома?

– Все дома на строжайшей изоляции. К счастью, всё проходило в среднем варианте, поэтому мы обошлись без госпитализации. Лечились дома, амбулаторно.

– Игорь Владимирович, сейчас существует такая уже ковидофобия, когда все мы ходим и думаем: вот­вот­вот. Как этой ковидофобии избежать, с одной стороны, а с другой стороны, и в пофигизм не впасть?

– Заболевание достаточно серьезное, мы должны это понимать. Посмотрите на торговые центры нашей Смоленской области, я не буду называть, но только в единичных случаях вам при входе проведут термометрию, а это везде должно быть. Каждый из нас должен понимать, что ношение средств индивидуальной защиты – это же для тебя самого нужно. И для окружающих, конечно.

Мы замечаем, что основная масса пофигистов – это молодое население, подростки, которые не до конца понимает всю сложность проблемы. Люди Вашего возраста, рожденные в СССР, имеют более правильную социальную закалку, в отличие от молодежи. Если провести аналогию с тем же достаточно развитым Китаем, мы увидим, что менталитет этих людей позволяет им справиться с данной ситуацией с гораздо меньшими проблемами.

– Дай Бог нам всем здоровья.

Кстати, Вы ведь тоже родились в СССР.

– Да, я тоже родился в СССР.

– Детство счастливое?

– Да, родители всё сделали для того, чтобы у меня и у брата было счастливое детство.

– Вы родились в семье – по­разному их называли – служащих, в семье интеллигентов, потому что отец – учитель, мама – врач, Татьяна Евгеньевна. И брат­близнец Денис.

– Да, совершенно верно.

– Но что интересно – ни брат, ни Вы по отцовской стезе­то не пошли. Вам бы  разделиться, чтобы никого не обижать, а вы оба в медицину…

– Не совсем так, потому что Денис всё­таки стал преподавателем. Он окончил медицинский университет, медицинскую академию тогда. Окончил интернатуру по специальности «Неврология», после чего ушел работать на теоретическую кафедру и сейчас является профессором, деканом педиатрического факультета, продолжает учительскую стезю в медицинском направлении.

– А откуда желание в медицину пойти? Мама настояла?

– Нет, она не настаивала. Дело в том, что когда мы учились в средней школе, особенно в 9–11­м классах, ребята, с которыми мы учились, часто обращались к нам за той или иной медицинской помощью, так как знали, что наша мама медик, и нас в классе неофициально считали докторами. Наверное, по этой причине был сделан такой выбор.

– Вы окончили факультет «Лечебное дело»?

– Да, «Лечебное дело», поступил в 1997 году, окончил в 2003­м.

– Игорь Владимирович, наступает такой момент, когда студент должен решить, кем он всё­таки будет: урологом, хирургом, кардиологом и так далее. Судьбоносный момент, согласитесь. Как не ошибиться? И как Вы решили, что пойдете в урологию?

– Где­то на пятом курсе я понял, что хочу быть хирургом. В этом варианте рассматривались несколько специальностей: офтальмология, хирургия общая и урология. Я окончил и интернатуру, и ординатуру. Сейчас наши молодые специалисты не все проходят данную специализацию, а тогда это было обязательно. Проходя интернатуру по хирургии, мы посещали разные отделения, узкие специальности. И побывав в урологическом отделении, я увидел, какие там хорошие взаимоотношения коллег, сотрудников кафедры, тогда ее возглавлял и сейчас возглавляет Андрей Дмитриевич Гринёв. Очень добродушные отношения. И я принял решение, что после того как окончу интернатуру по хирургии, попробую поступить в ординатуру по урологии.

– Как­то странно. От глазных болезней до урологии – это что, такую основу дает этот факультет? Возможность такого выбора?

– Да. Общий факультет «Лечебное дело» дает возможность выбрать себе специальность, как говорится, от головы до пяток.

– Ну не самую романтическую специальность Вы выбрали.

– Это достаточно активно развивающаяся специальность, здесь большой простор для творчества, мне очень нравится.

Два года ординатуры по урологии позволили мне получить сертификат специалиста­уролога, после чего были командировки в Санкт­Петербург, где я проходил обучение на базе Первого медицинского университета, под руководством Сальмана Хасуновича Аль­Шукри, профессора урологии Санкт­Петербургского медицинского университета, очень опытного хирурга­уролога. Мне удалось около года поработать под его началом.

– Вы как­то вскользь сказали, что сейчас «молодые специалисты не проходят специализацию». Что не так сегодня в высшем медицинском образовании?

– Дело в том, что раньше студенты, оканчивая медицинский институт, проходили субординатуру, то есть, начиная с шестого курса, активно погружались в практическое здравоохранение.

– То есть входили в контакт с пациентом?

– Да, они работали в практическом здравоохранении. На данный момент, к сожалению, это звено у нас отсутствует. То есть к нам приходят доктора работать в интернатуру или учиться в ординатуру сразу после медицинского университета. Теоретическая база у них присутствует, она достаточно сильная в нашем университете, а уровень знаний практического здравоохранения, к сожалению, нулевой.

– Но это же вредительство!

– Ну я бы так не сказал.

– Я понимаю, что Вы так не хотите говорить, но в принципе так оно и есть. Я понимаю, что это решается не в Смоленске.

– Естественно.

– Это решается на федеральном уровне. Но это же просто какой­то ужас. Здесь много врачей побывало: Олег Анатольевич Козырев, кардиолог, Александр Борисович Куненков из «Красного Креста», хирург, и другие – все они говорили, что приходят люди абсолютно нулевые. Они и не хотят­то особо учиться, а надо лет десять для того, чтобы стать хорошим хирургом…

– Да, я согласен. Просто изменилось здравоохранение. Раньше было какое­то распределение студентов, сейчас, я знаю, Роман Сергеевич Козлов, ректор Смоленского государственного медицинского университета, к этому прикладывает огромные усилия, и я надеюсь, что в министерстве, в Москве, со сменой правительства что­то поменяется. Раньше студент, оканчивая медицинский университет, знал, что он поедет по распределению работать на три года туда, куда его направят. В данный момент это отсутствует, и студенты у нас выпускаются в самостоятельное плавание. И кто­то приходит работать медиком, а кто­то на какое­то время уходит из профессии, а ведь  человек учился на протяжении шести­семи лет, на него тратились государственные деньги, а он уходит в свободное плавание, которое может даже не касаться медицины. Раньше молодой доктор понимал, что как только он закончит учебу, его распределят в тот или иной район.

– Где, бывает, и спросить не у кого…

– Да, и в том районе ему придется нести полную ответственность за всё, что там происходит.

– Кстати, все врачи, с кем я беседовал,  как раз таки очень тепло вспоминали тот период, когда они по распределению работали, хотя там приходилось черт знает чем заниматься, помимо своей основной специальности, но тем не менее.

– Я, конечно, за распределение.

– Вы пришли, когда был уже завотделением Владимир Евгеньевич Сердюцкий?

– Да, Владимир Евгеньевич Сердюцкий, царство ему небесное, замечательный доктор, замечательный специалист, очень хороший человек. К сожалению, так случилось, что в достаточно молодом возрасте он покинул этот свет.  Я пришел и работал с 2006 года под его началом на протяжении восьми лет. Владимир Евгеньевич – это мой учитель. Я многому у него научился. И начиная с 2010 года, Владимир Евгеньевич, несмотря на то, что я был молодым специалистом, стал доверять мне исполнять обязанности заведующего урологическим отделением на время своего отпуска или командировок.

– Вы как­то мне рассказывали, что перед смертью он как почувствовал, что не вернется…

– Сейчас это на самом деле вспоминается с мурашками по спине, с холодком. Когда он уходил в очередной отпуск, то, выходя из кабинета, сказал мне такую фразу: «Я вот оставил всё так, надо тут прибрать». Я говорю: «Владимир Евгеньевич, я не буду ничего убирать, оставлю всё как есть. Вы приедете и потом разберете». Надевая шапку, он улыбнулся и сказал: «Ты теперь в этом кабинете делай так, как считаешь нужным». И ушел. Это были последние минуты, когда я видел Владимира Евгеньевича в живых.

Евгений Иванович Каманин, будучи главным врачом Смоленской областной клинической больницы, назначил меня исполнять обязанности заведующего урологическим отделением.

– Игорь Владимирович, а главным врачом больницы кто должен быть всё­таки – врач или менеджер?

– Очень неоднозначный вопрос. Дело в том, что в настоящий момент любой врач, к сожалению, поставлен в такие рамки, что должен быть и менеджером. Закупая оборудование, проводя те или иные манипуляции, мы думаем и о том, что экономически выгодно для больницы, что будет более целесообразно, не ущемляя  при этом, конечно, права пациентов. Поэтому в 2008 году я поступил в Санкт­Петербургскую академию управления и экономики, специальность «Менеджер государственного и муниципального управления». Это было заочное обучение на протяжении пяти лет.

– Сейчас пока не решен вопрос с главврачом больницы.

– Да, сейчас эти обязанности исполняет Александр Анатольевич Хомченко. Это человек, который всё время при Евгении Ивановиче был начмедом по хирургической деятельности.

– А первую операцию помните?

– Помню.

– Что это было?

– Это была достаточно большая операция по удалению предстательной железы. Длилась она порядка полутора часов. Полноценная хирургическая операция, достаточно объемная.

– Я уже тут как­то приводил цитату американского хирурга Моше Шайна: «Если у хирурга дрожат руки, то это можно пережить, но если дрожат мозги, то вот это катастрофа». Что он имел в виду?

– Хирург работает не столько руками, выполняя хирургическую манипуляцию, сколько головой, потому что любое действие хирурга зачастую необратимо. Вернуть ситуацию, как правило, не представляется возможным или достаточно сложно. Поэтому, оперируя человека и осуществляя какое­то действие, хирург за несколько шагов должен просчитывать и понимать, что он будет делать дальше. Каждый раз – этот как абсолютно новый процесс. И каждый день оперируя, ты каждый раз смотришь на ситуацию по­новому.

– Но есть же и похожие случаи?

– Конечно, но полностью одинаковых, один в один, случаев не существует. Каждый организм индивидуален. И мы сталкиваемся с тем, что даже, казалось бы, у такого же пациента, с той же конституцией, с теми же размерами, болезнь ведет себя совершенно по­другому.

– Я не знаю, дошло ли это до нашей областной клинической больницы, но я читал, что теперь чуть ли не гаджет диагноз может поставить, а опухоль предстательной железы может удалить робот да Винчи.

– Да, есть и такая методика по удалению предстательной железы при раке с помощью робота, но робот помогает работать хирургу.

– У вас нет робота?

– Нет.

– Слава Богу.

– Не согласен. Это хотя и достаточно новая, но эффективная методика. Она широко используется в городах­миллионниках. Это прекрасный метод лечения. Он намного легче переносится пациентами, он намного безопаснее, потому что робот какие­то движения доктора контролирует и при неправильных движениях даже дает какие­то ассоциативные подсказки. Единственный недостаток метода – он очень дорогой. Расходные материалы на это оборудование достаточно дорогие. Себестоимость оперативного лечения очень высока.

– Дорогой для больницы?

– Конечно, для больницы. Все услуги пациентам предоставляются бесплатно в рамках ОМС.

– Вы считаете, что, в принципе, он должен быть в наличии у лечебного учреждения?

– Однозначно. Надо развиваться и стремиться к чему­то новому. Мы стараемся и движемся в этом направлении. На данный момент у нас заказано очень много урологического оборудования. Мы сейчас провели грандиозную работу с НМИЦ радиологии в Москве под руководством главного уролога Дмитрия Юрьевича Пушкаря и главного онколога Андрея Дмитриевича Каприна – сделали оценку всей урологической помощи, так как я являюсь и главным внештатным специалистом Смоленской области по урологии.  Такого не проводилось на протяжении сорока лет. Мы собрали всё в единое целое, обдумали, чтобы на базе урологического отделения областной больницы организовать урологический центр. А это предполагает помощь и в плане финансирования, и в плане оборудования, и дальнейшего обучения кадров, чем мы будем заниматься в этом году.

– Игорь Владимирович, вопрос как главному внештатному специалисту: а что у нас в районах происходит с урологической службой? Она разрушена в результате этой злосчастной оптимизации?

– К сожалению, да. Оптимизация привела к тому, что урологическая служба в районах практически отсутствует. На данный момент у нас всего три урологических отделения: в Вяземской ЦРБ, Сафоновской и в Ярцевской, где работают по одному доктору.

– Специалисты­то хоть на уровне?

– Да, но в Вяземской ЦРБ специалист достаточно пожилого возраста. У нас был молодой специалист, которого мы проучили, он освоил эндоскопические методы лечения, в Вяземскую ЦРБ было закуплено соответствующее оборудование. Но доктор, проработав около двух лет, затем перебрался в те субъекты, которые, к сожалению, притягивают все кадры – это Москва и Московская область. Конечно, не секрет, что зарплаты медицинских сотрудников там намного выше, и наша молодежь, активная молодежь, которая чему­то научилась, старается перебраться в столицу.

– Не в этой программе, конечно, говорить об урологических заболеваниях, но я всё­таки хочу спросить, что приобретает уже опасный характер?

– На протяжении последних трех лет мы видим превалирование такой патологии, как мочекаменная болезнь. Она с каждым годом по всей области имеет тенденцию к увеличению.

– С чем это связано?

– Тут очень много факторов.

– Экология?

– И экология, и нарушение обмена веществ у пациентов. Меняется ритм жизни людей, стиль питания, много чего меняется. Это влечет за собой мочекаменную болезнь.

– Но от нее не умирают?

– В запущенных случаях умирают. Но, к счастью, такие случаи достаточно редки. Мы стараемся с этой ситуацией в области справляться. И второе заболевание – это онкология. Рак предстательной железы, к сожалению,  молодеет, и в объемных показателях за прошедшие три года мы видим, что есть небольшой прирост этого заболевания. К сожалению, в культуре, в менталитете наших мужчин регулярное посещение уролога не присутствует, в отличие от женщин. Раз в год каждая уважающая себя женщина обязательно посещает врача­гинеколога.

– Казалось бы, сейчас уже все должны понимать важность регулярных осмотров. Игорь Владимирович, есть еще одна проблема, о которой мы здесь говорили со многими и, в частности, с Александром Исааковичем Бороховым, нашим знаменитым и кардиологом, и пульмонологом, царство ему небесное. Эта проблема – говорить правду или не говорить правду больному человеку, особенно если речь идет об онкологии. Вот что сказал на эту тему Александр Исаакович Борохов:

«У больного, обреченного человека нельзя отнимать надежду, пусть он живет этой надеждой – месяцы, а иногда и годы. Нельзя ему говорить. Но в других случаях, когда есть шанс, больной должен быть полностью информирован, иногда предупрежден. Допустим, у него рак желудка, а он отказывается от операции. А ведь есть надежда его спасти. Если он категорически отказывается, ему надо рассказать: «Иначе вы погибнете».

А если у него рак с обилием метастаз, и мы ничем не можем помочь. Никто. Нигде. Ни в Смоленске, ни в Москве, ни в Нью­Йорке. Спрашивается, зачем мы будем говорить обреченному человеку: «Вы завтра умрете». А он умрет через несколько месяцев. Иногда через год, через два».

Это мнение Александра Исааковича Борохова. Как Вы считаете?

– Вы знаете, это мнение имеет право на жизнь. Мы тоже стараемся придерживаться такого подхода. Родственники таких пациентов сами просят при достаточно тяжелых, необратимых процессах со стороны онкологии не рассказывать больному о данной ситуации. Если же речь идет о том, что пациента можно спасти,  а он не понимает важности срочной операции, то мы вынуждены, конечно, ему рассказывать о всех отдаленных проблемах, которые его ожидают, если в данный момент он откажется от оперативного лечения.

– Этот диалог всегда тяжелый?

– Да, достаточно тяжелый. Как правило, мы стараемся это делать наедине, без посторонних. Иногда приглашаем родственников.

– Вы берете на себя как завотделением или это делает лечащий врач?

– Лечащий врач, как правило, вместе с завотделением несут этот тяжелый крест –  объявить пациенту, что у него такая проблема.

– А ошибки были у Вас как у хирурга?

– У любого хирурга есть ошибки, и я не исключение. Нет ошибок у того, кто не работает.

– Говорят же, что у каждого хирурга есть за спиной кладбище пациентов. Вырабатывается некое привыкание?

– Нет, к этому невозможно привыкнуть. Практически всех своих пациентов, с кем произошла беда по тем или иным причинам, необязательно по вине хирурга, а ввиду каких­то сложившихся обстоятельств, ты помнишь. Невозможно это стереть из памяти.

– Игорь Владимирович, а Вам важно, кто начальник департамента здравоохранения?

– Главное, чтобы это был человек понимающий, разумный и активно действующий.

– Таких сейчас нет?

– Ну почему? Сейчас департамент активно работает. Руководит им на данный момент исполняющий обязанности начальника Сергей Александрович Герасимов, хирург, кстати, выходец из областной клинической больницы. Он начинал работать в нашем приемном отделении, то есть доктор из практического здравоохранения.

– А Вы с таким образованием – медицинским и экономическим – во власть не хотите?

– Я думаю, что, наверное, большую пользу принесу на своем собственном месте, чем на месте руководителя департамента здравоохранения.

– Дети пойдут по стопам Игоря Владимировича?

– Дочке восемь лет, но она уже говорит о том, чтобы продолжить династию папы и бабушки.

– Спасибо Вам большое. И всего самого наилучшего. И если уж нужен робот, пусть он придет в урологическое отделение.

– Спасибо большое. Мы будем стараться.

P.S. Видеоверсию беседы смотрите на сайте газеты «Смоленские новости» в разделе «Видео».