«Падаем в обморок, разбиваем головы»

Как живут женщины в российских СИЗО

Недавний арест трех женщин­администраторов Telegram­каналов, вероятно, станет поводом для внесения изменений в Уголовный кодекс. Правозащитники готовят законопроект, который не позволит применять заключение под стражу в отношении подозреваемых в ненасильственных преступлениях. Одновременно предлагается для тех женщин, что уже оказались в СИЗО, день пребывания там засчитывать как за два в колонии.

Эта статья о том, как живут в ожидании смягчения их участи женщины в СИЗО.

«Если уж они наших женщин за решеткой держат, пусть разрешат им цветы туда передавать», – это официальное обращение мужа заключенной московского женского СИЗО №6.

Как только его жену посадили, он взял в аренду клочок земли и стал выращивать цветы для любимой. Какие только способы он ни придумывал, чтобы передать их ей (посылал в посылках, прятал в передачках, сушил и засовывал в конверты и т.д.), – ничего не выходило.

Единственный на весь изолятор цветок в горшке, который был в одной из камер (женщины­арестантки его прятали как сокровище), недавно заметил прокурор. «Крайне опасный» запрещенный предмет приказали изъять и уничтожили…

Запрет на цветы – это как запрет на радость. Но откуда той взяться в камерах?

Юридический нонсенс

Администраторы Telegram­каналов Ольга Архарова,  Инна Чурилова и Александра Баязитова (последняя – профессиональный журналист) подозреваются в вымогательстве в особо крупном размере (часть 3 статьи 163 УК РФ). По версии следствия, девушки выяснили, что топ­менеджер ПСБ Александр Ушаков был в свое время осужден, и распространяли эту информацию. Он сам связался с ними и предложил удалить негативные заметки за вознаграждение. Затем он должен был выплачивать ежемесячно определенную сумму, чтобы его имя не упоминалась в негативном контексте. В общей сложности, по версии следствия, администраторы вымогали у него 1,2 млн рублей.

После ареста трех женщин­администраторов Telegram­каналов сенатор Клишас публично обратил внимание на юридический нонсенс: в СИЗО условия как в колонии строгого режима, а строгий режим для женщин УК не предусмотрен в принципе. То есть еще не признанные виновными женщины (которые, возможно, будут оправданы) содержатся в таких строгих условиях, которые для них не могут быть созданы даже после приговора.

Еще четыре года назад предпринимательница Наталья Верхова, которую поместили в СИЗО по обвинению в мошенничестве, дошла до Конституционного суда с этим вопросом. Она обратила внимание высшей инстанции на то, что ст. 58 УК РФ определяет недопустимость содержания женщин в строгих условиях (а СИЗО – это именно строгие условия, и никак иначе). Бизнесвумен доказывала: мера процессуального обеспечения не может быть строже, чем грозящее наказание, об этом говорит конституционный принцип презумпции невиновности. Верхова просила признать ст. 108 УПК РФ «Заключение под стражу» не соответствующей Конституции РФ в случаях применения меры пресечения для женщин, а также тех подозреваемых и обвиняемых, чья статья не предусматривает наказания в виде лишения свободы с отбыванием наказания в условиях строгого режима.

– Конституционный суд мне интересно ответил, – рассказывает женщина. – Дескать, вынести решение не может, поскольку я не представила доказательств, что говорила об этом на судебном заседании по избранию мне меры пресечения. Понимаете? Надо было судье сказать, что нельзя меня арестовывать. А так – вроде как сама виновата. И вопрос завис.

В общем, высший суд изящно вышел из неоднозначной ситуации. Но проблема никуда не делась, а после ареста журналисток зазвучала особенно громко. Глава СПЧ Валерий Фадеев заявил, что было бы правильным отпустить Баязитову (у нее на попечении больная мать, да и сама журналистка тяжело болеет) под домашний арест или подписку о невыезде, а содержать под стражей только опасных преступников.

Как сидят журналистки и блогерши

Женский СИЗО №6 «Печатники» рассчитан на 892 заключенных. Фактически на момент проверки находилось там 1002 человека. На данный момент в «Печатниках» содержится 16 беременных и 6 мамочек с детьми.

И вот Александра Баязитова перед нами. Ее жилище теперь – небольшая камера с холодильником, телевизором и четырьмя двухъярусными кроватями.

– Мое место наверху, – показывает Александра. – Когда пришла, все остальные кровати были заняты, вот и пришлось забраться туда. Девушки, видя мое состояние, мне предлагали место внизу, но нехорошо с моей стороны было бы сгонять кого­то.

У Александры есть тяжелое заболевание, и многие беспокоились именно о ее состоянии. Но журналистка уверяет, что сейчас у нее есть все лекарства, хвалит медиков СИЗО.

Но находиться в СИЗО с ее болезнями, по сути, противопоказано. Здесь ведь духота, нет возможности пеших прогулок и т.д. Впрочем, журналистка беспокоится больше не за себя, а за других.

– Обо мне­то говорят, помнят, а вот ей как бы помочь, – говорит Баязитова, указывая на пожилую женщину.

А та начинает рыдать навзрыд. С трудом удается узнать, что с ней случилось. Женщина – гражданка Казахстана. В Москве работала поваром в известном ресторане, деньги получала на банковскую карту. Этой картой пользовалась, чтобы деньги переводить на родину, в Казахстан. Там у нее дети, дочка беременная. И, видимо, в какой­то момент дала кому­то из коллег (в ресторане много мигрантов работают уборщиками, посудомойками и т.д.) карту, и тот отправил в Турцию перевод в 150 тысяч рублей. А может, у нее эту карту выкрали, а потом вернули. В общем, теперь ей вменяют финансирование терроризма, потому что деньги ушли по какому­то плохому адресу.

– Адвокат по назначению сказала: «Признавайся, а то звонков близких не будет, и поедешь в тюрьму лет на 15–18», – плачет арестантка. – А в чем признаваться? Я ничего не делала. Родные ничего не знают обо мне. Помогите, умоляю! Скажите им, чтобы посылку прислали и адвоката наняли.

Администратор телеграм­канала Ольга Архарова тоже содержится в маломестной камере. Кроме нее там трое женщин, одна из которых – калининградский врач Елена Белая, которую на днях присяжные признали виновной в смерти недоношенного младенца. Какое­то время Белая была в большой камере, где пыталась бороться с дедовщиной (женщины, которые долго сидят, пользуются привилегированным правом первыми посещать туалет, они распоряжаются пультом от телевизора и т.д.). Архарова просит помочь ей с выводом в спортзал и парикмахерскую. Но сейчас с этим большие проблемы – не хватает сотрудников.

Инна Чурилова содержится в другой камере. Большой, на 40 человек. В таких казарменных условиях Чурилова никогда не была, так что не может в себя прийти. Благодарит психолога, который с ней каждый день общается. Видимо, без помощи специалиста она бы и не справилась.

Инна потрясена и ситуацией в целом, думает только о своем ребенке, которому всего годик. Сокамерницы ее всячески поддерживают, удивляются, как можно мать от дитя оторвать за какие­то публикации в соцсети…

Блогер и феминистка Татьяна Сухарева тоже в большой камере. Ее дело тянется аж с 2014 года. Женщину обвиняют в продаже поддельных страховых полисов. В первый раз она попала в СИЗО 8 лет назад, но ее скоро отпустили под домашний арест. И вот она снова в изоляторе, ждет апелляции. Видно, что феминистку все это дело и заключение под стражу измотали в конец. Из­за стресса она даже мысли с трудом формулирует.

Арест журналисток и других женщин за «экономику» и за ненасильственные преступления – это жестокость, и она точно не вынужденная, а намеренная. У них есть жилье, работа, а главное – малолетние дети или больные родители.

 «Падаем в обморок, разбиваем головы»

В камерах душно, жарко. В больших хотя бы душ есть (в маломестных он не предусмотрен), но зато там тяжелее с сокамерницами. Представьте 40–50 женщин разного воспитания, образования, социального статуса, характера на одной маленькой площади. Даже просто не сойти с ума в таком месте – подвиг. Женщины так и говорят, что все силы тратят на то, чтобы сохранить себя.

Для них крайне важно выглядеть хорошо. В СИЗО есть парикмахерская, но услуга эта платная, а деньги на лицевом счете есть не у каждой. К тому же из­за большого количества заключенных в парикмахерскую огромная очередь, нужно ждать месяцами, чтобы привести себя в порядок. То же самое со спортзалом. Кто­то не может попасть туда больше месяца, а в камере от перенаселенности нет свободного пятачка, чтобы позаниматься спортом.

Старожилы вспоминают, что когда­то в СИЗО №6 была йога, мечтают о ней…Сейчас кажется, что это просто фантастика.

– Прогулочные дворики – это какая­то насмешка, – говорит одна из арестанток. – Вы их видели? Это же пыльные цементные мешки.

Дворики мы видели, заключенная не преувеличивает. Собственно, их и двориками назвать трудно: закутки с бетонными стенами и полами. Сверху (не везде) видно лишь кусочек неба. Никакой зелени, лавочек, тренажеров там нет. И прогулка заключается в том, что женщины просто «нарезают круги» по периметру.

Но женщины говорят, что сейчас самый ад – в автозаках.

Вперед выходит немолодая заключенная, у которой разбито лицо.

– Что с вами? – спрашиваем мы.

– В автозаке по дороге из ИВС в СИЗО от жары потеряла сознание. Слава богу, переломов нет. Но как выдержать очередную поездку в суд? На нее обычно в 5 утра поднимают и возвращают в час ночи.

– А у меня эпилепсия, – вступает в разговор другая заключенная. – Мне противопоказано находиться в душных помещениях и подвергать себя тряске.

– У нас трое с эпилепсией, их нельзя вот так по жаре на автозаке часами возить, они же так и умереть могут, – говорит старшая по камере.

– А у меня лейкоз, – тихо говорит 56­летняя женщина. – Мне в гражданской больнице запрещали пользоваться душным автотранспортом. Я не могу ездить в автозаке. А скоро предстоит вывоз на суд. Что мне делать?

И что на это ответить? Хваленые автозаки конвойного полка ГУВД не имеют ни ремней безопасности, ни работающих кондиционеров, ни туалетов (а даже если есть, то пользоваться ими не разрешают, потому что непонятно, кто и как должен их потом убирать).

– Матрасы плохие, на них невозможно спать нормально, без боли, – продолжают женщины. – Мы просим выдавать второй матрас хотя бы тем, у кого болезни. Врачи не всегда на это охотно идут. Видимо, запасов матрасов нет. Ну и лекарства. Хорошо тем, у кого есть родственники, чтобы их купить. А что делать остальным? В медчасти практически ничего нет…

Женщины говорят и про однообразное питание. Овощи в московских СИЗО закончились. Так что их не дают даже беременным…

А еще из­за перелимита проблемы с выводом на телефонные звонки (очередь). И при этом СИЗО №6 на самом деле одно из лучших. Если бы не его начальники и сотрудники, которые пытаются решать все эти проблемы, нас ждали бы женские бунты.

Однако все это мало волнует следствие. Как же хочется, чтобы оно, наконец, относилось бережно к человеческим судьбам. Но пока оно небрежно даже в материалах уголовных дел. В одной камере женщина показывает культю правой руки (ампутирована до плечевой кости).

– Следователь пишет, что я совершила преступление правой рукой, а ее у меня попросту нет!

Сокамерницы говорят, мол, на суде потом это может помочь ей. Вряд ли. Следствие просто поправит правую руку на левую, и всё.

А в камере без руки тяжело… Может быть, суд это учтет и протянет ей свою руку помощи?

P.S. Прошу считать эту публикацию официальным обращением в Верховный суд РФ с просьбой проанализировать практику заключения под стражу женщин.

Ева Меркачева