Хождение по кастам

Суд впервые признал, что тюремщики сами используют криминальную субкультуру в давлении на заключенных

Борьба с экстремистским и запрещенным в России движением АУЕ («Арестантское уголовное единство», оно же «Арестантский уклад един») обернулась неожиданным скандалом. Впервые в истории современной России суд признал, что тюремщики сами используют криминальную субкультуру и деление заключенных на касты и что это – психологическая пытка.

«Кто по жизни?» – думаете, это фраза исключительно из лексикона «смотрящих»? Ошибаетесь! Ровно такой же вопрос фигурирует в… официальных документах сотрудников УФСИН по Кировской области. Давая характеристику конкретному арестанту, кировские надзиратели пишут в своих бумагах – «по жизни он такой­то». А еще они официально присваивают «низкий неформальный статус».

Всё это доказал на днях в суде бывший сенатор Совета Федерации, кандидат юридических наук Константин Цыбко, который отбывал наказание в кировских колониях (и испытал всё на себе). Ему удалось сделать невозможное – собрать и задокументировать доказательства того, что тюремщики признают приоритет обычаев криминальной субкультуры над российским законодательством.

«Кто по жизни?»

Для начала небольшой ликбез для тех читателей, кто не искушен в вопросах криминального мира и не подвержен тюремной романтике. Итак, с советских времен тюрьмы делились на «красные» и «черные»: в первых «рулит» администрация, во вторых – криминал. В «красных» осужденные живут якобы по закону, а в «черных» – по понятиям. Но мудрые эксперты (из числа как бывших сотрудников, так и осужденных) скажут, что деление это давно стало условным.

– И в «красных», и в «черных» есть касты, – рассказывает Николай М. – Вот они в порядке убывания из авторитета: «положенцы», «смотрящие», «блатные», «мужики», «шныри», «обиженные». Представители самой низшей касты находятся в униженном положении, в том числе они не могут есть за одним столом со всеми или пользоваться общей раковиной и даже санузлом.

«Так было раньше, и такого не может быть сегодня!» –
хочется воскликнуть в ответ на это. Но, увы, материалы уникального судебного дела, о котором пойдет речь, подтверждают иное. А еще они свидетельствуют: администрация тюремного учреждения взаимодействует с представителями более «авторитетной» касты и указывает им, кого следует определять в низшую.

Вот выдержка из опроса свидетеля Петра Синёва (отбывал наказание в Кировской ИК №11) на историческом суде против сотрудников ФСИН, который состоялся в июле 2022 года:

«…– Кто решает, что человек стал «обиженным»?

– Технически происходит так. Администрация учреждения сообщает блатным, что в карантине находится новый осужденный с такой­то статьей, такое­то у него дело, и что когда он придет в отряд, до него надо донести, как ему жить и что у него имеются определенные ограничения.

– Какие еще способы существуют, чтобы сделать человека «обиженным»?

– Прямой физический контакт с такими лицами. Например, взять продукты у «обиженного» – означает стать таким же. Либо облить мочой.

– Совершить такое действие (облить мочой осужденного) может любой осужденный?

– Нет. Иначе тот, кто на это пойдет, тоже пострадает.

– Надо иметь определенный статус, чтобы позволить такие действия?

– Да. Более того, нужно, чтобы о данных намерениях были в курсе лица выше по статусу. Это обсуждается коллегиально.

– Все, кто проходит по статье «изнасилование», становятся «обиженными»?

– Нет. Можно договорится с «положенцем» в колонии, если осужденный администрации чем­то интересен.

– Так называемые блатные могут отказать администрации?

– Нет.

– Администрация может манипулировать ситуацией, определить, кто будет «обиженным»?

– Да.

– Насколько мучительно находиться в статусе «обиженного»?

– Психологически тяжелейшее давление оказывается на таких осужденных. И физически им тяжело, поскольку самые трудные работы они выполняют. Нельзя с ними разговаривать и контактировать.

– На кухню может зайти такой осужденный?

– Нет.

– Можно сексуальное насилие применить к «обиженному»?

– В первую очередь для этого «обиженные» и существуют.

– Посудой «обиженный» и другие классы пользуются одной?

– Нет. Всё отдельно.

– Посуда – собственность администрации?

– Собственность колонии.

– Чем отличается посуда осужденных разных каст?

– Она отличается цветом. Также имеется отдельное окно для получения «обиженными» еды в столовой.

– То есть администрация колонии за государственные деньги приобретает отдельную посуду для «обиженных»?

– Да.

– Прошу обратить внимание суда, что за бюджетные деньги поддерживается незаконная в России система градации людей в колониях! В больнице, столовой соблюдали сотрудники данную градацию?

– Соблюдали. При посещении магазина, медчасти, стоматолога «обиженные» идут в последнюю очередь. Сотрудники и соблюдали, и сообщали другим осужденным, что, мол, имейте в виду – вот этот теперь «обиженный»…»

Кроме живых рассказов в деле есть документы. Один из них – справка оперативного сотрудника, где черным по белому напротив фамилии осужденного стоит запись: «По жизни под вопросом». То есть оперативник тем самым фиксирует, что статус осужденного не установлен, под вопросом. И администрация имеет возможность определить этот статус и донести через приближенных активистов эту установку осужденным. Человек, получивший такое определение администрации, находится в постоянно подвешенном состоянии и за любое ослушание может быть переведен решением администрации в «шныри» или «обиженные».

– При этом статья, по которой он осужден, и его сексуальная ориентация не имеют значения, – говорит наш эксперт. – В современных тюремных реалиях финансово обеспеченный осужденный за изнасилование или педофил запросто могут избежать в колонии судьбы «обиженного», а «порядочный арестант», неугодный начальству колонии, административным решением может быть обращен в «обиженного».

Как тюремщики в низкий статус людей переводят

Но всё это сложно понять без реальных историй. И вот вам такая. Ее герой – бывший сенатор Константин Цыбко (осужден за взятку, вину не признал и продолжает обжалование приговора), которого сразу же невзлюбила администрация кировской колонии, куда он попал отбывать наказание. Замечу – именно администрация, а не осужденные. Последние как раз приняли его хорошо, поскольку человек он воспитанный, образованный, знает законы («порядочный арестант»). Но как раз идеальное знание законов и в особенности прав осужденных стало главной проблемой для Цыбко. Редко какой надзиратель, предъявляя требования осужденным, может сослаться на норму документа. Да что там – руководители учреждений «плавают» в нормативной базе и опираются только на собственный опыт и мировоззрение, а не на знание закона. А что делают с теми, кто им напоминает об этом (о законе)? Их наказывают. И лучшим способом для этого считается использование обычаев криминальной субкультуры в целях присвоения низкого социального статуса.

За первые два месяца пребывания Цыбко в кировской колонии его трижды поместили в штрафной изолятор (ШИЗО), вынесли девять дисциплинарных взысканий, дважды признали злостным нарушителем порядка и дважды перевели в так называемые строгие условия отбывания наказания (СУОН), где содержатся самые опасные осужденные.

В свою очередь, Цыбко в течение тех же двух месяцев в общей сложности 43 дня провел на голодовке, объявленной в качестве протеста против административного давления. При этом он смог самостоятельно, без помощи адвокатов, в условиях изоляции от руки написать несколько десятков жалоб в прокуратуру, а также обратиться с административным иском в суд. Итогом этого противостояния стала полная победа кандидата юридических наук над всей бюрократической махиной УФСИН по Кировской области. Все незаконно примененные к Цыбко взыскания были отменены, а объявляемые им голодовки после проверок прокуратуры были признаны обоснованными. В результате проведенных инспекций надзорными органами были выявлены грубейшие нарушения со стороны администрации учреждения в отношении Цыбко, начальник учреждения и несколько его замов потеряли свои должности.

И тюремщики решили давить на непокорного сенатора через приближенных к администрации осужденных­активистов. Учитывая, что в колонии, где отбывал наказание Цыбко, администрация не смогла найти желающих выполнить такой «заказ», экс­сенатора перевели в туберкулезную больницу на территории соседней колонии. Как сейчас хорошо известно, именно тюремные больницы стали пыточными центрами ломки осужденных.

Экс­сенатора в тюремной больнице ЛИУ №12 поместили в одну палату с особо опасным рецидивистом (у него почти 20­летний тюремный стаж) неким Афлятуновым. Для понимания: совместное содержание впервые осужденных и закоренелых уголовников категорически запрещено законом, и именно поэтому в России есть отдельно колонии для «первоходов» и «второходов». Особо опасные рецидивисты в больницах должны содержаться в изолированных от основной массы осужденных помещениях камерного типа. Но для Афлятунова администрацией ЛИУ №12 было сделано исключение (что незаконно).

Рецидивист, пользуясь расположением администрации, попытался заставить экс­сенатора подчиняться и ежедневно угрожал ему расправой. Когда словесное давление (по фене) не сработало, санитары больницы поставили Афлятунову бадью, куда он несколько дней мочился. Учитывая, что матерый уголовник очевидно готовил провокацию, Цыбко потребовал у персонала учреждения соблюдать санитарные нормы и выносить из палаты зловонную емкость. Реакции не последовало.

В один из дней, после очередной «назидательной» беседы сотрудника администрации с Цыбко о вреде жалоб на тюремщиков, рецидивист Афлятунов беспрепятственно появился в столовой больницы со своей зловонной бадьей и попытался выплеснуть на сенатора ее содержимое. Сделать это ему Цыбко не позволил.

Начальник ЛИУ №12 Новиков немедленно заступился за рецидивиста, а кандидат наук Цыбко получил взыскание за то, что перечил Афлятунову. Сенатора поместили в одиночную камеру тюремного типа. Когда Цыбко обжаловал это взыскание, уже сидя в одиночке, ему пригрозили, что за это администрация может присвоить ему низкий неформальный статус («шнырь» или «обиженный»), пока он изолирован от общей массы и не имеет возможности это опровергнуть.

Через два месяца начальник колонии Новиков оформил справку, в которой присвоил экс­парламентарию «низкий неформальный статус». Но ни Цыбко не признал этот статус, ни осужденные в колонии не признали решение Новикова. В итоге, когда Цыбко вышел из ШИЗО, он был с уважением принят в коллективе осужденных.

Цитата из решения Кирово­Чепецкого районного суда Кировской области:

«В наказание за неповиновение авторитетному осужденному особо опасному рецидивисту Афлятунову в отношении Цыбко администрацией ЛИУ 12 и ИК 11 были вынесены незаконные взыскания, и его в течение 6 месяцев содержали в помещениях камерного типа и в ШИЗО… В ЛИУ 12 истец также был переведен из больничной палаты терапевтического отделения, где должен был проходить лечение, на 90 дней в камеру тюремного типа якобы для обеспечения его личной безопасности, хотя с заявлением об обеспечении его безопасности он не обращался. В свою очередь, Афлятунов все это время продолжал содержаться в комфортных условиях в палате терапевтического отделения, получал надлежащую медпомощь».

Замечу, что камера ШИЗО – это каменный мешок, где нет ни телевизора, ни холодильника, ни кипятильника, на прогулки выводят в крошечный дворик раз в день на час… А главное – человек там содержится один. Полгода одиночки за то, что не согласился подчиниться криминальным обычаям?

Из решения суда:

«Администрация ЛИУ 12 официально присвоила Цыбко «низкий неформальный статус» с целью оказания на него психологического давления, причинения нравственных и моральных страданий. Присвоение данного статуса унижает человеческое достоинство».

Как бы то ни было, суд вынес решение в пользу Цыбко и даже присудил ему компенсацию морального вреда в 200 тысяч рублей. Уникальный пример, когда российские институты правовой защиты осужденных стали эффективным средством защиты от криминально­административного беспредела в стенах колонии.

Ева Меркачева