Алексей Паневин: «У нас очень много добрых людей»

Гостем очередного выпуска авторской программы Сергея Новикова «Диалоги» (телеканалы «ОТР» и «Регион­67») стал директор Центра социальной и правовой помощи детям «Расправь крылья» Алексей Паневин. Предлагаем вашему вниманию газетный вариант этой беседы.

– Здравствуйте, Алексей Владимирович.

– Здравствуйте.

– Я Вас приветствую в программе «Диалоги», очень рад познакомиться, потому что, во­первых, много о Вас слышал добрых слов, а во­вторых, потому что хорошо знаю Вашего отца Владимира Алексеевича Паневина. Но к радости примешивается некая легкая грусть, потому что было время, когда моими гостями в этой программе были люди значительно старше меня, потом были люди, которые незначительно старше меня, потом ровесники, и вот я дожил до таких лет, что в гостях у меня дети моих хороших знакомых. Вот так быстро летит время. Кстати, в Ваши тридцать восемь у Вас какие взаимоотношения со временем? Летит, тянется?

– Очень быстро летит, много задач, дел, семья, работа.

– Если о времени, то в этой программе я часто касаюсь темы 90­х годов, но с людьми, которые в 90­х годах уже имели какую­то профессию или свое дело. Вы в 90­х годах были подростком. Вам эти 90­е запомнились чем­то особенным?

– У меня было счастливое детство благодаря моим родителям. Какие­то серьезные передряги, которые были в обществе, в государстве, мы на себе не чувствовали. Это приятные годы моей жизни, вспоминаешь своих одноклассников, своих учителей замечательных.

– Какая школа?

– Я учился в ярцевской 1­й средней школе с первого по шестой класс, поскольку отец служил в Ярцево, а потом переехал в Смоленск, здесь учился в 6­й школе, потом во 2­й, потом поступил в Международный юридический колледж в городе Смоленске.

– А то, что отец был офицером, полковником Комитета государственной безопасности, это на семью накладывало какой­то отпечаток?

– Да, конечно. Бывало, что и очень поздно приходил, и полгода находился в «горячей точке». Это, конечно же, накладывало определенный отпечаток. Мы переживали за него очень, но это нас с мамой сплачивало. Мы всегда объединялись, не ссорились в этот момент, и не было у меня, как мне кажется, таких серьезных подростковых скачков, антагонизма или еще чего­то. На мой взгляд, ровно всё прошло.

– Я хочу сказать, что у подростков в 90­е годы жизнь была намного интереснее, чем у подростков в 80­е, я уже не говорю про свои подростковые годы, потому что очень много возможностей открылось. Это было свободное время. А отец не говорил: «Так, Алексей, только в органы безопасности!»?

– Нет. Он всегда мне говорил, что нужно прислушиваться к себе и выбирать ту профессию, которая тебе подходит. Мне еще в школе нравились история, обществознание, в результате я выбрал направление юриспруденции. Меня родители в этом поддержали, поддержали как мое решение идти в колледж, так и потом переезд в Москву, поступление в вуз, в Российскую академию правосудия. Отучился там пять лет.

– Вы потом там и остались на какое­то время?

– Я учился и с третьего курса работал в юридической компании юристом, а потом пару лет проработал помощником адвоката в Московской коллегии.

– Москва не Ваш город?

– Не то чтобы не мой город, но были определенные сложности с приобретением квартиры в Москве и с получением статуса адвоката, потому что нужна московская регистрация по месту жительства. А так как всего этого не было, я начал просматривать другие варианты, в том числе – Смоленск. Мне поступило предложение от Натальи Иосифовны Полушкиной, сейчас она директор «Центра поддержки выпускников «Точка опоры». Она предложила идти юристом в их организацию, и с 2010 года я работал там юристом, и как­то эта тема – дети­сироты – меня захватила, и до сих пор я нахожусь в этой теме.

– Если говорить о Москве, был же еще один хороший вариант – жениться на москвичке.

– Это больше для девушек вариант, выйти замуж за москвича. Такой вариант – брак по расчету – неприемлем для меня. Хотелось всё­таки выбрать себе жену по чувствам. Это удалось сделать, с женой мы стали встречаться в тот период, когда я начал работать в Смоленске, и это тоже было причиной, чтобы осесть уже в Смоленске, вернуться к себе на родину.

– Скажите, а брак по расчету в Вашем понимании вообще исключен?

– Для меня – да.

– Сейчас смотрит нас и молодая аудитория, я имею в виду школьников, студентов, есть смысл вообще оставаться в Смоленске?

– Не только в Смоленске, можно и в смоленских районах оставаться, главное – найти себя, найти любимую профессию, чтобы она была по душе, и тогда можно в любой точке России оставаться.

– Есть такое мнение у молодых, что если не в Москве, не в Питере, не в Екатеринбурге, то просто погибнешь, пропадешь.

– Значит, эти молодые люди здесь себя не нашли, поэтому переехали туда. Я не против этого, почему бы и нет? Надо везде себя попробовать, тем более пока молодой, а потом уже по прошествии лет принять какое­то решение. Я считаю, что принял правильное решение, и сейчас счастлив.

– Откуда это желание заниматься судьбами детей­сирот?

– Поступило предложение заняться детьми­сиротами, оказанием бесплатной правовой помощи, тем более что опыт у меня уже был. Я попробовал, и эта работа стала приносить удовольствие, потому что приятно оказывать нуждающимся гражданам помощь, это большая моральная и психологическая отдача, когда видишь слезы счастья на глазах, когда ребенок уже ни на что не надеялся, а тут получает квартиру, получает шанс на достойную жизнь.

– В России, насколько я знаю, на сегодняшний день 750 тысяч детей­сирот, это, кстати, больше, чем в 1945 году, после Великой Отечественной войны. Наталья Александровна Михайлова, Уполномоченный по правам ребенка, участвовала в этой программе несколько лет назад и сказала, что около двух с половиной тысяч сирот в Смоленской области. Вроде как бы и немного в процентном отношении, но как Вы это количество оцениваете?

– Всё равно это достаточно большое количество. Мы сейчас говорим о цифрах, а за каждой цифрой стоит человек со своей жизнью, своей сложной судьбой, поэтому две с половиной тысячи, я считаю, это тоже много. Притом из них практически две тысячи сейчас находится под опекой, а 495 детей находятся в организациях для детей­сирот и детей, оставшихся без попечения родителей.

– Алексей Владимирович, давайте поясним телезрителям, Вы сказали – одни под опекой, другие в этих самых учреждениях. Разница какая?

– Те дети, кто под опекой, фактически находятся в семьях. У них есть опекун, попечитель, приемный родитель, и они в семейном уюте воспитываются. У них есть старший значимый взрослый, у них есть персональное внимание. А те, кто в интернатном учреждении – это группа детей одного возраста. У них есть воспитатели, педагоги, но у них нет как такового персонального родительского внимания, и поэтому им сложнее потом социально адаптироваться в обществе.

– Почему дети в Смоленской области становятся сиротами?

– По разным причинам, как и во всей России. Родители кто­то погибает, кто­то умирает, кто­то злоупотребляет спиртными напитками, наркотическими веществами. Разные причины. Кто­то оставляет детей в детских домах, в медицинских учреждениях, потому что нет средств к существованию.

– Тогда Наталья Александровна называла такую цифру: из общего количества детей­сирот 80 процентов –
это дети при живых родителях. Это так примерно и остается?

– Да, это так и остается, это как раз те самые асоциальные родители, о которых мы говорили.

– Кто более несчастен? Эти сироты или те, кто потерял родителей в ДТП, например?

– Сложно сказать, все они несчастливы, у всех сложные судьбы. Кто­то из детей пытается налаживать связь с родителями, где­то родители пытаются исправиться, наладить общение с ребенком.

– Есть такие чудесные случаи перевоспитания родителей?

– Есть, но они, конечно, очень редки. Не могу сказать по цифрам, но бывает, что восстанавливаются в родительских правах. В основном это больше касается родителей, которые в силу здоровья были ограничены в родительских правах, и когда состояние их улучшается, они своих детей забирают. Случаи редкие, но они есть.

– Ваш фонд «Расправь крылья!» существует на гранты?

– Да, средства в основном грантовые, это поддержка Фонда президентских грантов, в первую очередь. Второе, это поддержка различных коммерческих и некоммерческих организаций, в частности, мы взаимодействуем с фондом «Открывая горизонты», реализуем проект по профессиональному самоопределению, по профориентации детей­сирот, находящихся в интернатных учреждениях. С благотворительным фондом «Солнечный Город», это новосибирский фонд, мы реализуем проект «Наставничество». У них уже более 670 пар наставник­подопечный. Это к вопросу о том, что большая нехватка у нас социально значимых авторитетных взрослых для детей­сирот из интерната, и мы сейчас тоже будем реализовывать этот проект и подбирать детям­сиротам наставника, обучать их и организовывать взаимодействие их пар.

– С чего вообще начинается работа с этим ребенком? С какого и до какого возраста он – объект вашего внимания?

– По разным проектам алгоритм свой. Если говорить про наши правозащитные проекты, то дети сами к нам приходят, нас знают уже во всех интернатах, во всех техникумах, во всех опеках. Мы объявляем, что начался проект, проводим приемы, и дети сами к нам приходят, то есть нет необходимости кого­то зазывать к нам. Мы даем консультации, смотрим документы, обращаемся в органы власти, в суды и т.д. И эту ситуацию мы мониторим, сопровождаем до конца, до момента, например, фактического получения квартиры. Что касается проекта помощи молодым матерям из числа детей­сирот, то здесь, конечно, мы через наши техникумы, интернаты выявляем таких мам, которые либо еще беременны, либо уже родили, и эти семьи поддерживаем. Этой категории детей­сирот нужна особая поддержка, потому что, конечно, молодые мамы находятся в очень сложной ситуации – у них нет позитивного опыта детско­родительских отношений, у них еще нет своего жилья, некуда пойти, нет дохода, и им трудно совмещать учебу с уходом за ребенком, поэтому высок риск либо их отказа от детей, либо изъятия со стороны органов опеки. За этими мамами нужны надзор и поддержка.

– Молодые мамы­сироты… А отцы­то кто их детей?

– По­разному тоже. Процентов 80  отцы – это их сверстники, с кем они учились в интернатах, даже, как правило. Но семья не создается, и получается риск повторного круга сиротства, поэтому мы стараемся оказать серьезную поддержку.

– Может, нужен какой­то проект, касающийся сексуального воспитания? Это в наше время были проблемы с контрацептивами. Да, продавали «изделие номер два», но еще попробуй с ним справиться, прости Господи. Сейчас с этим проблем нет, казалось бы, нежелательная беременность не должна наступать.

– Да, мы считаем, что когда такая тяжелая жизненная ситуация, не стоит заводить детей, но так получается. Конечно, просветительские беседы должны вестись и в интернатных учреждениях, и в техникумах.

– Конечно, это больше задача учителей, педагогов. Вы – уже как бы постфактум. Насколько я знаю, больше всего проблем с жильем,  стоит на очереди сирота годами, и у властей есть, конечно, всегда отговорка – нет денег. Потом выносится судебное решение, и с этими судебными решениями ходят тысячи и тысячи сирот. Как сейчас в Смоленской области дело обстоит?

– В Смоленской области, как и по всей России, эта проблема стоит достаточно остро. По докладу Счетной палаты в Российской Федерации есть 12 регионов, где жилые помещения предоставляются детям­сиротам только по решениям судов. Смоленская область в эти 12 регионов входит. Поэтому мы ребятам объясняем, что если вы не обратитесь в суд за реализацией своих прав, то непонятно, когда вы получите свои жилые помещения.

– Алексей Владимирович, получается так: до решения суда денег нет, а по решению суда деньги появляются на это жилье?

– Дети, в отношении которых вынесены решения судов, обеспечиваются жильем в первоочередном порядке. То есть те дети, которые включены в список, но не подали иск в суд, получают жилье после тех детей, которые обратились с иском в суд. Здесь есть споры, говорят, что те дети, которые подали иск в суд, фактически нарушают право детей, которые в суд не подали. Но я считаю, что не стоит обвинять этих детей, которые идут в суды, потому что они реализуют свое право, положенное им по закону. Они делают абсолютно правильно, грамотно, и у них получается в жизни какая­то понятная перспектива: есть решение суда, и через два­два с половиной года они реально жилье получат. Поэтому мы всегда детей нацеливаем на то, что надо активными действиями начинать реализовывать свои права.

– Возрастного предела здесь нет? То есть могут до 35 лет квартиру ждать, так?

– Не совсем так. Если ребенок включен в список до 18 лет, то он, конечно же, жилье получит, неважно, в каком возрасте, по решению суда или не по решению, всё равно он когда­то его получит. А вот если ребенок не был включен в список на обеспечение жильем, а потом с 18 до 23 лет самостоятельными действиями он не предпринял никаких попыток – не подал никуда заявления, не доказал факт невозможности проживания в закрепленном жилье, – то после 23 лет он жилье не получит.

– Вот тут­то вы и должны всё объяснить?

– Да, как раз таки наши проекты направлены не только на оказание правовой помощи в конкретном случае, но и на правовое просвещение, поэтому мы выезжаем в техникумы, в интернаты и в интерактивной, доступной форме рассказываем детям про их права. В прошлом году мы реализовывали проект «Территория права», мы побывали в каждом районе Смоленской области, встречались с опекунами и тоже им рассказывали про реализацию прав их подопечных. Потому что опекуны – это, как правило, близкие родственники – бабушки, дедушки, дяди, тети, это люди зачастую далекие от права. Мы им рассказывали, что нужно предпринять до достижения 14 лет активные действия по включению детей­сирот в список на обеспечение жильем или пытаться признать факт невозможности проживания в жилье, если оно есть. То есть чтобы они активно анализировали жилищную ситуацию подопечных и активно им помогали. Все эти инструменты – как анализировать, что делать, куда обращаться – мы им подробно рассказываем.

– Проблема еще в том, что часто ведь приемные семьи возвращают детей. Пожили­пожили, воспользовались, так сказать, средствами, которые на ребенка выплачивает государство, и до свидания.

– Да, к сожалению, такие факты есть, и это большая беда. Это повторная травма для ребенка.

– Много таких случаев?

– Не то чтобы много, но они есть, и всегда это болезненно для ребенка. Поэтому, конечно, здесь важен подход не формальный, а сущностный подход к выбору кандидатуры опекуна, и не зря их сейчас обучают. Они проходят очень серьезное обучение, и психологи с ними работают, чтобы выявить, что человек действительно хочет взять ребенка, имеет на это возможность и средства, работу, жилищные условия.

– Еще одна проблема по детям­сиротам, которая меня иногда удивляет, это их неприспособленность к самостоятельной жизни, когда они выходят из интернатов. А почему их в интернатах не готовят к жизни? Яичницу, что ли, нельзя научить жарить или покупки в магазине делать? Мне кажется, что это надуманная проблема. Я ошибаюсь?

– Ситуации разные бывают. Вот некоторые ребята в интернате и учатся хорошо, и всё у них хорошо, они послушные, но когда они поступают в техникумы, получают неограниченную свободу, и здесь, конечно, по­разному они этой свободой распоряжаются, кто­то и в маргинальные компании вступает. Нельзя сказать, что детей этих не готовят в интернатах. Есть программы подготовки, есть «Центр поддержки выпускников «Точка опоры». Здесь каждый раз индивидуально. Иногда просто психологически дети не справляются с этой свободой, вроде как и навыки какие­то были, но они не знают, как их реализовать, поэтому мы и говорим, что здесь важно, чтобы у ребенка был наставник, то есть социально значимый взрослый, к которому можно обратиться за советом…

– Это не приемный родитель?

– Нет, не приемные родители, это взрослый наставник, который ребенку помогает.

– Откуда этот наставник берется?

– Этих наставников мы и будем готовить. Мы подбираем не просто так – любой с улицы не может прийти и стать наставником, мы смотрим, чтобы не было судимости, не было учета во всех диспансерах, просим наших потенциальных наставников собирать соответствующие справки, потом мы проводим их обучение технологии наставничества, психологии сиротства, потому что люди должны понимать, с кем будут взаимодействовать, какие проблемы, какие травмы есть у ребенка. Потенциальные наставники должны уметь выстраивать границы с ребенком, общаться на определенные темы. Они работают в том поле, в котором им комфортно, в котором им хочется работать. И постоянно эти пары будет сопровождать психолог – это очень важно, – который может давать индивидуальные консультации детям, наставникам, парам, и ежемесячно мы проводим для наших наставников супервизии, где все наставники собираются, и мы рассматриваем какие­то сложные случаи. Мы этот проект начали с апреля 2022 года.

– Не скажет вам человек – мало того, что я согласился быть наставником, мне еще столько справок надо собрать…

– Наставничество, как и опекунство, должно быть осознанным явлением. Человек должен хотеть делиться своим опытом, работать с ребенком, осознавать все сложности, которые могут возникнуть, и осознанно сюда приходить, потому что если просто так насильно кого­то привели – это не про нас, не про наш проект, это неправильно.

– Алексей Владимирович, Вы еще одну организацию возглавляете, которая называется Совет отцов.

– Да, с 2018 года.

– Я с удивлением цифру прочитал, что в нашей стране 650 тысяч одиноких отцов. В Смоленской области, по­моему, где­то 140–150.

– 142 отца по моим последним данным.

– Каковы причины этого одиночества, ну я не беру, конечно, неожиданную смерть супруги?

– Бывает, и асоциальный образ жизни матери, бывает, что матери находят лучшую долю, оставляют ребенка отцу и уходят в другую семью. К сожалению, и такое бывает. Разные причины, но в основном это асоциальное поведение, ну и состояние здоровья. Это явление не такое частое, как матери­одиночки, но на мой взгляд, отцам несколько тяжелее справляться с детьми, потому что традиционно за воспитание у нас больше мать отвечает, плюс еще всякие бытовые вопросы по уборке, по приготовлению пищи, отец ведь больше добытчик в семье. Поэтому в Российской Федерации существует программа, которую осуществляет «Фонд поддержки ответственности отцовства «Истоки», она называется «Ты не один!». Это программа помощи именно одиноким отцам: если ребенок болеет – собираем деньги на лечение, если отец потерял работу – через Фонд мы предоставляем средства к существованию. Стараемся коренным образом решать проблемы, если, допустим, он работает в сельском хозяйстве, то, конечно, лучше ему приобрести мотоблок, чтобы он смог работать на земле и обеспечивать свою семью. Где­то оказываем помощь в сборе ребенка в школу, где­то окна пластиковые помогаем вставлять, мебель приобретать. Абсолютно разные запросы, но помощь им необходимо оказывать. Мы в проект в прошлом году вступили и уже помощь у нас оказана четырем отцам.

– Эти средства тоже грант или это спонсорская помощь?

– Это уже помощь непосредственно осуществляет Фонд поддержки «Истоки», мы здесь как Совет отцов Смоленской области просто выявляем отцов, помогаем им собирать документы, пишем заявки и подаем в московский фонд, и уже они напрямую отцу оказывают помощь и поддержку.

– Вы сами решили стать одним из руководителей или Вас пригласили? Вы же не одинокий отец, слава Богу.

– Меня пригласила Наталья Александровна Михайлова, Уполномоченный по правам ребенка в Смоленской области. А инициатива создания Совета отцов в России принадлежит Анне Юрьевне Кузнецовой, это бывший Уполномоченный по правам ребенка РФ. Она, когда вступила в должность, решила развивать это движение вместе с Андреем Юрьевичем Коченовым, председателем Всероссийского отцовского движения «Отцы России».

– А я считаю, что вполне закономерно, что Вы стали руководителем, потому что дети­сироты и одинокие отцы очень схожи – они тоже во многом сироты. Вот вы упомянули Андрея Юрьевича Коченова, председателя Совета отцов России, вот что он пишет: «У многих есть такая установка – я всё решу сам. И вот здесь есть изъян, потому что важно трезво оценивать свои силы и не переходить грань разумности. Мы живем в обществе, где много хороших людей, готовых прийти на помощь. Нет неразрешимых проблем, но бывает точка невозврата». То есть когда отец долго­долго отказывается от чьей­то помощи – эта проблема существует?

– Проблема действительно есть. Когда мы начали помогать одиноким отцам, столкнулись с тем, что отцов сложно найти, и они сами не приходят за помощью. Настоящим мужчинам зазорно, скажем так, просить помощь, поэтому мы, конечно же, когда ездили по всем районам Смоленской области, рассказывали органам власти, органам опеки о том, что этот проект есть, можно обращаться, не стесняться. Здесь отцы помогают отцам. Это тоже очень важно, помощь от них принять легче. Бывают такие ситуации, когда люди с недоверием относятся: что за помощь, откуда, не обман ли это? Сейчас отцы видят, что эта помощь есть. Органы власти видят, что реально мы оказываем помощь, поэтому больше доверяют, больше обращаются. И, действительно, добрых людей у нас очень много.

– А возраст этих одиноких отцов в среднем?

– Абсолютно разный, но, как правило, это 35–40 лет.

– На всю страну прославился офицер Маркин, которого жена бросила с тремя детьми. Он дошел до Европейского суда по правам человека, когда ему не дали отпуск по уходу за ребенком, о котором он просил. Даже Конституционный суд РФ ему отказал, ссылаясь на требования обороноспособности страны и национальные традиции. И Европейский суд по правам человека присудил выплатить ему 6 тысяч евро за ущерб, который он понес. Вот эта еще проблема.

– Мы считаем, что одиноким отцам ничуть не легче, даже сложнее, чем матерям, поэтому у них как минимум должны быть равные абсолютно права с одинокими матерями, они также должны иметь право на материнский капитал, также получать все льготы и пособия, которые положены матерям. Вы привели пример –
это очень хороший пример того, как отец и гражданин отстаивает до конца свои права, и если граждане у нас будут отстаивать свои права, то, действительно, государственный механизм будет эффективно работать, и права эти будут реализовываться.

– Еще одна цитата Андрея Коченова: «Увы, мы часто уже не играем в жизни наших детей первую скрипку, их воспитывает информационная среда, а она сегодня очень токсична. Акценты смещаются, нормы обесцениваются, дети быстро стареют психологически, они эмоционально выгорают, потому что столько всего видели в свои 8, 9, 10 лет. Они смотрят на взрослых и не верят им». Вашей дочери в этом году девять лет. Есть еще сын, совсем маленький – 3 апреля был год. Существует такая проблема?

– Проблема информационного поля, гаджетозависимости, которой страдают у нас дети, подростки, слава Богу, нашу семью миновала. Мой ребенок любит играть в игрушки, смотрит, конечно, какие­то мультики, но мы стараемся с ней заниматься, развивать, играть, читаем книжки на ночь.

– Не электронные книжки?

– Не электронные. Важно уделять детям внимание. В свободное время родители, и не только мамы, но и отцы, обязательно должны больше внимания уделять своим детям, потому что если мы не будем этого делать, то среда их захватит. Во­вторых, родители должны контролировать поведение детей в информационном поле. У нас есть достаточно много программ для контроля, которые можно установить на гаджеты. Еще у нас есть хороший проект, который разработал Александр Дубинин, член Совета отцов, она называется «Медиагигиена в каждый дом», где он привлек известного в стране психиатра Юрия Афанасьева, который рассказывает про зависимости в интернете, как нужно вести себя с детьми, как выявлять эти зависимости, как на них реагировать. Сейчас средний возраст входа детей в интернет – это три­четыре года. Ужас! Что в этом интернете они могут найти! Я, конечно, человек не закостенелый в этом плане, понимаю, что сейчас без интернета никуда. Это и серьезные возможности в плане учебы, в плане саморазвития, но, в том числе, это может быть и серьезным ударом по психике ребенка, поэтому нужно эту среду отслеживать.

– Алексей Владимирович, спасибо Вам большое. Я желаю успехов во всех Ваших ипостасях.

– Спасибо, Сергей Витальевич.

P.S. Видеоверсию беседы смотрите на сайте газеты «Смоленские новости» в разделе «Видео».